Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд
Ба-Ри двинулся дальше в том же направлении, что и вчера, но теперь он еле ковылял, словно лишился надежды. Голова понурилась, уши опустились, любопытства пропал и след. Его терзал не только телесный голод – он изголодался по материнской любви, и эта тоска была даже сильнее физических страданий. Ничего в жизни он не хотел так сильно, как хотел сейчас к матери. Он хотел прижаться к ней всем своим дрожащим тельцем, ощутить ласковое прикосновение ее теплого языка, услышать ее заботливое урчание. А еще он хотел к Казану, хотел под старый валежник, хотел увидеть большое синее пятно неба над ним. Ба-Ри брел по берегу ручья и тихо оплакивал их со всей горечью, на какую способно дитя.
Через некоторое время лес заметно поредел, и это немного приободрило Ба-Ри. К тому же, когда он согрелся на солнышке, у него не так ныло все тело. Он все сильнее и сильнее хотел есть. До сих пор пищей его всегда снабжали Казан и Серая Волчица. Родители в некотором смысле избаловали его. Все дело было в слепоте Серой Волчицы, поскольку после рождения Ба-Ри она перестала охотиться с Казаном, и Ба-Ри, естественно, был постоянно при ней, хотя не раз и не два его переполняло страстное желание последовать за отцом. Теперь природа вовсю старалась восполнить этот недостаток. Она внушала Ба-Ри, что именно сейчас настало время, когда ему пора самому искать себе пищу. Это медленно, но верно дошло до него, и он вспомнил, как выудил с каменистого берега ручья у самой груды валежника и съел трех-четырех моллюсков. Вспомнилась ему и приоткрытая ракушка, которую он как-то нашел, и какой нежный, сладкий кусочек таился внутри. Ба-Ри овладела новая страсть. Он вмиг превратился в охотника.
Чем реже становился лес, тем сильнее мелел ручей. Вода снова зажурчала по порогам из песка и камней, и Ба-Ри стал принюхиваться к их краешкам. Ему долго не везло. Он видел нескольких речных раков, но они были слишком уж проворны и неуловимы, а все ракушки оказались так плотно закрыты, что расколоть их было бы трудно даже Казану с его мощными челюстями. Лишь к полудню Ба-Ри поймал своего первого рака, размером примерно с указательный палец. Щенок жадно сожрал его. От вкуса пищи он ощутил прилив отваги. За день он изловил еще двух раков. А уже почти на закате вспугнул в траве зайчонка. Будь Ба-Ри на месяц старше, он поймал бы его. Он по-прежнему очень хотел есть: три рака, которых он съел за день, тем более с большими промежутками, не могли заполнить пустоту в желудке, которая все ширилась и ширилась.
С наступлением ночи к Ба-Ри вернулись и страх, и великое одиночество. День еще не кончился, когда он очутился в укрытии под большим валуном, на теплом мягком песочке. После боя с Папаючисо Ба-Ри прошел большое расстояние, и валун, под которым он устроился на ночь, был милях в восьми-девяти от валежника, не меньше. Валун лежал на поляне в низовьях ручья, а вокруг теснился темный лес – кедры и сосны, и когда взошла луна и на небе высыпали звезды, Ба-Ри высунулся и увидел, что вода в ручье блестит почти как днем. Прямо перед ним до самой кромки воды расстилался белый песок. А примерно через полчаса по этому песку прошел огромный черный медведь.
Пока Ба-Ри не повидал выдр, игравших в ручье, его представления о лесных жителях ограничивались себе подобными и еще существами вроде сов, зайцев и мелких пернатых. Выдр он не испугался, поскольку до сих пор оценивал все по размеру, а Некик был в два с лишним раза меньше Казана. Но медведь был настоящее чудовище, рядом с которым Казан показался бы пигмеем. Он был великан. Если природа решила избрать этот путь, чтобы познакомить Ба-Ри с тем, что в лесах есть существа поважнее собак, волков, сов и раков, она преподала этот урок, пожалуй, излишне наглядно. Ибо медведь Уакайю весил ни много ни мало шестьсот фунтов. Медведь целый месяц ел вволю рыбы и теперь стал жирный и гладкий. Его лоснящаяся шкура блестела в лунном свете, будто черный бархат, и на ходу он словно перекатывался, низко пригнув голову. А когда медведь остановился на песке и не больше чем в десяти футах от валуна, под которым прятался Ба-Ри, и повернулся к нему боком, Ба-Ри стало совсем страшно, и он затрясся, как в лихорадке.
Было очевидно, что Уакайю почуял щенка. Ба-Ри слышал, как он принюхивается, слышал его дыхание, видел, как отблескивает звездный свет в красновато-карих глазах, когда они с подозрением покосились на большой валун. Если бы Ба-Ри знал, что на самом деле все наоборот и это он, крошечное, незначительное существо, заставляет чудовищного зверя бояться и нервничать, он бы затявкал от радости. Между тем Уакайю, невзирая на размеры, всегда несколько трусил, когда чуял волков. А от Ба-Ри пахло волком. Его запах ударил Уакайю в нос, и в этот самый миг, словно нарочно, чтобы подхлестнуть нараставшее в нем беспокойство, из леса за ним раздался протяжный тоскливый вой.
Уакайю громко закряхтел и затопал прочь. Волки – сущие паразиты, считал он. Нет чтобы драться по-честному – часами лязгают зубами вслед, а стоит к ним повернуться, их и след простыл. Что проку в такую прекрасную ночь бродить там, где можно встретить волка? Уакайю решительно двинулся к ручью. Ба-Ри слышал, как он с тяжким плеском перешел на тот берег. Только тогда полуволк-полусобака перевел дух. Получилось почти что «ах».
Но на этом треволнения той ночи не кончились. Ба-Ри выбрал место для ночлега неподалеку от водопоя и брода, где лесные обитатели переходили ручей. Не успел Ба-Ри опомниться после появления медведя, как песок вновь захрустел под тяжелыми шагами, по камням затопали копыта, и по открытому участку в лунном свете прошествовал лось с раскидистыми рогами. Ба-Ри глядел на него, вытаращив глаза: если Уакайю весил шестьсот фунтов, то это гигантское создание с длиннющими ногами-ходулями было вдвое тяжелее. За ним следовала самка, а за ней лосенок. Лосенок и вовсе состоял из одних ног. Для Ба-Ри это было уже чересчур, и он втиснулся под валун далеко-далеко и спрятался там, будто сардинка в банке. И так и пролежал до самого утра.
Глава
