Приключения бригадира Этьена Жерара - Артур Конан Дойль
В таком костюме я его видал всегда на поле битвы.
— Вы нашли мои бумаги? — крикнул император резким, начальническим тоном.
Я, молча, подал ему пакет с бумагами. Император быстро сорвал пакет и стал просматривать бумаги.
А затем…
А затем, друзья мои, надо иметь в виду, что наши лошади стояли рядом. Император, друзья мои, обнял меня левой рукой за талию, а правую положил мне на плечо!
— Жерар, вы сокровище! — воскликнул Наполеон. Мне вовсе не хотелось ему противоречить. Но лицо мое покраснело от удовольствия. Наконец-то император воздал мне должное!
— А где вор, Жерар? — спросил он.
— Убит, ваше величество.
— Вы убили его?
— Да, ваше величество, он ранил мою лошадь и ускакал бы, если бы я его не пристрелил.
— Узнали вы, кто это?
— Его зовут Монлюк, ваше величество. Он командир конного стрелкового полка.
— Так! — произнес император, — нам попалась всего-навсего жалкая пешка. Лукавый игрок, двинувший эту пешку, остается по прежнему вне моей власти.
Император опустил голову на грудь и задумался.
— О, Талейран, Талейран! — проговорил он точно про себя, — если бы ты был на моем месте, то раздавил бы ехидну в то время, когда она находилась у тебя под пятой. Пять лет уже как я знаю, что ты за человек и, однако, я позволил тебе ужалить себя.
Я тоже раздумывал и, так как мне в голову пришли кое-какие мысли, то я захотел поделиться ими с императором.
— Ваше величество, ваши планы относительно этих документов узнаны врагами. Но как же, в таком случае…
— Довольно! — сурово крикнул Наполеон, — вы злоупотребляете своим положением.
Он всегда так поступал, уверяю вас. Такая у Наполеона была повадка. Сперва он, бывало, начнет с вами дружелюбно разговаривать, обращается как с другом или братом. Вы поддаетесь на это и забываете о пропасти, лежащей между вами и им, а тут-то он вас и оборвет, да еще как оборвет! Сейчас же напомнит о разнице между ним, императором, и вами, простым смертным. У меня была старая собака. Бывало я ее приласкаю, она и полезет мне лапами на колени. В таких случаях я отталкивал ее ногой, и она с визгом убегала. Точно так же обращался и Наполеон с своими приближенными.
Император повернул лошадь и поехал назад. Я последовал за ним.
— Я не мог спать, — заговорил он, — желая узнать, что с вами случилось. Дорого пришлось мне заплатить за мои бумаги. У меня осталось слишком мало храбрых солдат, чтобы я мог жертвовать каждую ночь двумя из них.
Я похолодел, услышав о «двух».
— Полковник Деньен убит, ваше величество? — с ужасом спросил я.
— И капитан Тремо также. Подоспей я на пять минут раньше, я бы мог его спасти. Убийца ускакал полем.
Я предался грустным размышлениям. Как мог Тремо быть побежденным? Очевидно, над ним сыграла штуку старость, рука его утратила гибкость…
А Наполеон снова обратился ко мне.
— Да, бригадир, — произнес он, — вы единственный человек во всем мире, которому будет известно, где скрыты эти бумаги.
Может-быть, друзья мои, это было только мое воображение, но на минуту мне показалось, — я должен в этом признаться, — что голос императора, произносивший эти слова, звучал отнюдь не скорбью: он знал, с кем он имеет дело!
Между тем, мы под'ехали к месту стычки. Полковник Деньен и человек, нами застреленный, лежали рядом, недалеко от дороги. Две лошади мирно ходили под тополями, пощипывая траву. Капитан Тремо был тут же перед нами. Он лежал навзничь, раскинув руки и ноги. Одна рука сжимала сломанную саблю. Мундир был распахнут, и на груди зияла громадная рана. Из-под усов блестели крепко стиснутые зубы.
Император соскочил с коня и наклонился над мертвым.
— Он служил под моим начальством, начиная с Риволи, — произнес он печально, — это один из моих египетских молодцов.
Голос императора вызвал Тремо из бесчувствия. Я видел, как зашевелились сомкнутые веки его глаз. Рука со сломанной саблей слабо задвигалась. Но это было последнее усилие. Рука опять упала на землю, сабля звякнула, а рот его широко раскрылся.
Шагах в ста от того места, где мы стояли, находился крестьянский домик. Разбуженный стуком и пистолетными выстрелами, хозяин выбежал на дорогу и смотрел на нас.
Этому крестьянину мы поручили убитых и лошадей. Я решил оставить на его попечение и Виолетту. Сам же я пересел на серого коня Монлюка. Виолетта была ранена и ей нужен был отдых, а нам предстояла длинная поездка. Первое время император ехал молча. Очевидно, его угнетала мысль о смерти Деньена и Тремо. Да и немудрено! Каждый день ему приносили известия о новых неудачах и изменах. При таких условиях трудно было ожидать у императора веселого расположения духа. Но, с другой стороны, он вез в кармане документы, которые были, по его собственному признанию, драгоценны для него. И
