Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии) - V.S.
— Посылочки, которые ты возишь, в том числе в рабочее время, — это максимум семь лет, но плюс «сто пятая» — это уже гораздо больше. Не обижайся, дружок, но в твоём случае даже пять лет — смертный приговор, — она нажала на прикуриватель и начала распаковывать новую пачку сигарет изящными и немного нетерпеливыми движениями пальцев; в фоновом режиме я не переставал любоваться её сущностью. Что это за металл на пальцах, — серебро или, всё-таки, платина?
— Простите, вы, наверное, что-то перепутали, — причём здесь убийство, я никого не убивал… — я ощутил слабость и тошноту, — желудок раньше мозга понял, что дело плохо; я растёкся в кресле, приоткрыв дверь на случай непредвиденного проблёва. Неужели Регина участвует в этой игре?! В игре, которую я считал оконченной с ничейным счётом. Прикуриватель щёлкнул, едва не вызвав у меня инсульт, поскольку я пребывал в страхе и напряжении. Регина Петровна прикурила, затянулась и, вместе с дымом, выдохнула следующие слова:
— Скоро в руки следствия попадёт пистолет, из которого в тёмной подворотне в ночь с завтра на послезавтра будет застрелен судья Петрик. Знаешь, чьи отпечатки обнаружат на рукоятке?
— Мои что-ли? — как дурак обрадовался я. — Но это, слава Богу, исключено, — я не собираюсь убивать Петрика… А что, Петрик будет убит?! — спросил я в последнюю очередь о том, о чём должен был спросить в первую.
Значит, Петрик всё-таки будет убит. Почему-то меня это не удивляет. Во всяком случае, — это уже не моё дело. Петрик сам виноват, что сикал против ветра. Пистолет? При чём тут пистолет? И я? Пистолет. Я. Я. Пистолет…
За восемь дней до аварии
«Величайшая мудрость — сознать своё неведение»
К. С. Станиславский
Я — пистолет?..
Не знаю, что произошло раньше, — приступ рвоты или чёткое воспоминание о том, как я героически щёлкал незаряженным пистолетом в учебном центре МВД. Проходящая в этот момент мимо моей двери мамаша с коляской резко ускорилась.
— Прошу прощения, Регина Петровна, у меня слабый желудок, — сконфуженно пробормотал я, вытирая губы нижней частью футболки.
Я сидел как комнатное растение и не замечал времени.
— О чём ты думаешь? — ласково спросила меня Регина.
— А? Я… думаю, что «хочу затеряться, как иголка в стоге сена, — и пахнет хорошо, и никто меня там не достанет». Это ведь не мои слова, Регина!..
— Ладно, мне пора, — сказала Регина и включила зажигание, при этом салон наполнился разными волшебными звуками, возвещавшими о том, что машина вот-вот будет готова ехать и, в случае необходимости, сделает всё, чтобы водитель и все пассажиры чувствовали себя комфортно и в безопасности.
— Сколько у меня времени?.. — прохрипел я, ступив одной ногой на асфальт.
— Не знаю, мне пора. Если надумаешь исчезать, то не пользуйся общественным транспортом, как минимум…
Забыв попрощаться, я пошёл в сторону своего подъезда, шатаясь как пьяный; не замечая ничего… на своём… пути.
Спустя какое-то время, в тот же день. Что я делаю — сижу, уставившись в компьютер, просматриваю список избранных фильмов, думаю, что бы такое посмотреть. Интуиция мне подсказывает, что времени у меня совсем не осталось. Новый звук в моей комнате: снова пошёл, сломанный много лет назад и служивший пресс-папье для салфеток, будильник. Он снова тикает, тикает после того, как однажды, ленясь стереть с него пыль сухой тряпкой, я искупал его под струёй воды. Он тикает, лёжа циферблатом вниз. Будильник завода «Слава». «Славик» — так я называл этот будильник в детстве. «Славик» будил меня в школу. «Твоя жизнь, — это долбанные часики… Тик-так… Тик-так», — сказал мне «Славик». День, два, может неделя, потом в каком-нибудь кабинете раздастся телефонный звонок и будет дана команда стереть меня с лица Земли. Самое обидное — этот кабинет будет начальника средней руки, а может даже самой короткой руки. Что я такое говорю, это не самое обидное. А что тогда самое? Какая, блин, разница! Что мне делать, чтобы сохранить себя как память для самого себя в будущем? Как мне избежать заклания? Бежать к Раисычу или сразу к Команданте, падать на колени, умолять о прощении, говорить что я сделаю всё, что мне прикажут… Раньше все мои проблемы решали мама и бабушка, но это не тот случай. Папик? Может бежать в газету и рассказать им свою душераздирающую историю? В какой-нибудь другой стране вариант с газетой может быть и выгорел, а из меня точно не выйдет Фрэнка Серпико. В какой момент моя скучная жизнь приняла такой оборот? Я имею в виду, когда все пошло в этом направлении, когда рельсы моей судьбы перешли на путь, ведущий к обрыву? Может когда я в разговоре с отцом сказал, что согласен на любую работу? Или когда завёл конфиденциальный разговор с Ильдаром? Фильмы-фильмы-фильмы, — я всё ещё смотрел на список моих любимых фильмов, которые я выделил из числа тысяч просмотренный мной и бережно сохранил на жёстком диске своего компьютера. «Донни Браско», «Человек, который плакал», «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» — все до единого фильмы с Деппом; «Правосудие для всех», «Путь Карлито», «Серпико», «Венецианский купец», — многие фильмы с Пачино; фильмы про воров, мошенников, наёмных убийц, торговцев наркотиками, проституток и учёных; военные фильмы, а также фильмы с Хамфри Боггартом; фильмы, снятые по книгам и пьесам, и фильмы, снятые и придуманные одним человеком; почти все фильмы Квентина и, мой любимый из его фильмов, снятый по чьей-то книге — «Джеки Браун», про стюардессу. «Полуночный ковбой», «Аптечный ковбой», «Девушки ковбои…» Ещё тут были фильмы Гая Риччи, — я припомнил их сюжеты и с горечью осознал, что к реальной жизни они не имеют никакого отношения. На память пришла цитата из книги современного писателя: «Умереть в моей ситуации было так же естественно и разумно, как покинуть театр, запылавший во время бездарного спектакля». Помнится, я ещё размышлял над самоубийством, — как и когда это лучше сделать: если насчёт «как» я пришёл к ответу, то вопрос «когда» так и остался неразрешённым, — в старости, когда сон разума сгладит впечатления, или при полной памяти, в расцвете всего? Вообще-то в старости редко кто кончает с собой, только Лиля Брик приходит на ум. События же моей жизни развиваются таким образом, что вариант со старостью не выглядит реальным.
Не знаю, сколько времени прошло, я всё ещё сидел и крутил список своих любимых фильмов туда обратно, туда обратно. «Коротая зиму», «Револьвер», «Мы из джаза», «Кожа в которой я живу», «Разомкнутые объятия», «Бассейн» Озона, «Неприкаянные»… Я отправился на кухню, — захотелось
