В Козлов - Обманутая, но торжествующая Клио

Козлов В. П.

Обманутая, но торжествующая Клио

(Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке)

Введение

Настоящая книга является продолжением опубликованной работы автора, посвященной истории фальсификаций русских письменных исторических источников в XVIII — первой половине XIX в.[1] С ее выходом завершается первая сводная попытка проследить на российском материале историю этого своеобразного интернационального явления в общественной жизни, выявить закономерности и особенности его развития, обстоятельства, мотивы, технику изготовления подлогов, их воздействие на умы и чувства россиян, определить основные типологические черты подлогов, имеющие всегда отчетливые параметры общественно-политической, историографической, культурной значимости.

Автор стремился сохранить и в полной мере использовать всю ту методику рассказа и анализа фальсификаций, которая была применена им в предшествующей работе. Однако в какой-то степени неожиданно для себя он столкнулся с рядом таких моментов, которые вынудили его внести ряд коррективов в эту методику. Во-первых, выяснилось незначительное количество серьезной литературы, посвященной отдельным фальсификациям исторических источников XX в. или же их каким-то группам, а также авторам фальсификаций, отсутствует и сколько-нибудь ясное представление об их общем корпусе. Во-вторых, постулированная во введении к первой книге идея разграничения подлогов документов и подлогов исторических источников, довольно легко реализуемая в отношении фальсификаций в XVIII–XIX вв., применительно к материалу XX столетия встретила известные сложности, особенно по мере приближения рассказа к современности. В-третьих, усложняется сама процедура разоблачения подлогов и установления истории их бытования в связи с нередкими случаями интернационального состава их "авторских коллективов". В-четвертых, в XX столетии мы все реже и реже встречаем фальсификации исторических источников во имя доказательства неких исторических идей и концепций — все чаще подлоги преследовали откровенно политические цели, некие государственные интересы, выходя нередко из недр спецслужб. Следы многих фальсификаций ведут именно сюда, однако доступ к их архивным материалам не всегда бывает возможным.

Отчасти по этой причине книга не охватывает всех подлогов исторических источников, относящихся к России, изготовленных в России и за рубежом на протяжении XX столетия. Как знать, может быть, исследователи будущего обнаружат много новых подлогов среди тех документов, которые сегодня признаются подлинными и достоверными. Изощренность технологии подлогов, изготавливавшихся нередко специализированными государственными структурами, является веским основанием для такого подозрительного предположения.

В этой книге, как и в предыдущей, читатель познакомится с фальсификациями сенсационными и малоизвестными, выполненными с высокой степенью технической и содержательной изощренности и торопливо-примитивно с расчетом на сиюминутный оглушающий эффект, с подлогами, разоблаченными почти немедленно после введения в общественный оборот и живущими по сей день, будоража воображение обывателя. Но по-прежнему в каждом замысле фальсификации довольно отчетливо прослеживается определенный "интерес" — от примитивного и низменного до фанатично благородного. Именно выявлением этого "интереса" замечательно разоблачение подлогов, оно дает возможность немедленно поставить их в общий контекст общественных движений своего времени, получить более объемное представление об их очевидных и скрытых мотивах. Фальсификации всегда обостряют наши представления об известных исторических явлениях, событиях, действиях и мыслях людей, позволяя выявить дополнительные черты их характеристик. В подлогах, как в капле воды, отражаются не только исторические процессы, современные времени их изготовления, но в случае реанимации фальсификаций даже после разоблачения — современные и периодам их бытования, неожиданного "возвращения" из небытия.

В историографическом плане история фальсификаций русских письменных исторических источников в XX в. разработана слабо. Даже анализ откровенных антикоммунистических и антисоветских подлогов мы редко встретим в советской исторической литературе, равно как, впрочем, и в зарубежной. Поразительно, что ряд таких подлогов не только просто игнорировался, но знания о них прятались в спецхраны. Дело в том, что многие из подлогов касались самых острых проблем отечественной истории, часто трактуя их совсем не в духе официальной советской историографии. Боязнь обострения исторического знания, зарождения неких альтернативных исторических выводов и концепций и заставляла умалчивать о фальсификациях.

Тем не менее ряд подлогов имел значительную историографическую традицию. Так, например, фальсификациям документов, связанных с деятельностью Коминтерна, была посвящена специальная (и единственная в советской историографии подлогов) книга, опубликованная в 1926 г.[2] Эта анонимная книга (таковой ее можно считать из-за отсутствия указаний на автора, если не считать того обстоятельства, что выпущена она издательством Народного комиссариата иностранных дел) оставляет двойственное впечатление. Безусловно, это первый наиболее полный свод фальсификаций с их достаточно подробным разбором, фальсификаций, появившихся на Западе в первой половине двадцатых годов как результат разгоравшейся идеологической и политической конфронтации. Автору, очевидно сотруднику НКИД, удалось проделать большую работу по выявлению подлогов, их систематизации и отнесению к той или иной, как пишет он, существовавшей на Западе "фабрике" антисоветских фальшивок. Таковых автору книги удалось установить несколько, с присущими каждой из них приемами и техникой изготовления подлогов.

С другой стороны, книга оказалась острополемической. Она в полной мере отразила и передает атмосферу идеологических и политических баталий середины двадцатых годов. Справедливый дух разоблачения подлогов и праведный гнев против использования столь недостойных приемов в политических целях явно помешали автору объемно представить весь спектр мотивов, приведших к изготовлению тех или иных подлогов.

Серьезному научному анализу были подвергнуты фальсификации, к которым оказались причастны Б.Шергин и К.Бадигин[3], "Влесова книга"[4], "Дневник" Вырубовой[5], "Протоколы сионских мудрецов"[6]. По целому ряду других подлогов имеется, как правило, оперативно реагировавшая на них литература в виде газетных и журнальных заметок, почти всегда доказательно показывающая их фальсифицированный характер.

Всеобщая изощренность XX столетия вряд ли может вызвать у кого-либо сомнения. История фальсификаций в этом смысле не стала исключением. Масштабы подлогов, равно как событий и лиц, которым они были посвящены, нередко соответствовали масштабам событий и деятельности лиц, которыми оказался богатым век. Достаточно вспомнить поразившую мир фальсификацию дневника Гитлера. Впрочем, такими же масштабами отличались и явления противоположные. Как не вспомнить в этой связи отрицание советским руководством подлинности протоколов Молотова-Риббентропа о разделе сфер влияния накануне Второй мировой войны и многолетние усилия советских историков, доказывавших их подложность. Можно напомнить и о примитивных, но преисполненных восхитительного упорства стремлениях доказать подложный характер документов, связанных с уничтожением польских военнопленных в 1940 г. по решению Политбюро ЦК ВКП(б).

Автор не смеет утверждать, что в этой книге собраны наиболее характерные фальсификации. Скорее наоборот, хотя автор и стремился к тому, чтобы выявить типологию подлогов, он все же имел в виду рассказать только о тех фальсификациях, которые в силу обстоятельств попали в поле его поиска.

Глава 1. Разочарованный Ильич

В июле 1921 г. в секретариат В.И.Ленина через Стокгольм от агента "Просперо" поступила доверительная информация о том, что "германские секретные источники дают текст частного письма Ленина, датированного 10 июня 1921 г. и адресованного на имя проживающего в Берлине старого знакомого Ленина, брата одного из комиссаров". Далее следовал перевод текста письма с немецкого.

"Милый друг… Вы меня спрашиваете, почему тон моих писем, или, вернее говоря, моих переговоров с Вами не так уж оптимистичен и спокоен, каким он был до сих пор. Я думаю, если бы мы опять встретились друг с другом, то удивитесь Вы еще более той перемене, которая произошла во мне и которая невольно отражается в моих письмах. Представьте себе человека, который в течение трех лет, изо дня в день, из часа в час, делает ту же самую работу, не имя ни минуты для себя и не имея возможности оторваться от этой громадной работы, которая поглощает все время, все силы и всю энергию. Все чаще и чаще вспоминаются мне счастливые дни в Цюрихе, когда мы вели длинные разговоры о предстоящем социальном сдвиге, о неизбежности социального переворота и о тех фазах изменения общественных форм, какие вызовет неизбежно революция. Ваш практический ум часто меня возмущал своей холодной критикой, так как он не соответствовал по моим взглядам реальной действительности, которой я и мои единомышленники посвятили все свои силы и понять каковую, нам казалось, мы сумели. Вы, практики, даете себе отчет обо всем, что вас захватило, Вы видите в жизни один единственный путь, по которому должны идти реалисты, создающие жизнь. Вы признаете, что каждое дело должно рассматриваться с узкоэгоистической точки зрения в Ваших интересах и выгод[ах]. В то время как Вы никогда не углубляетесь в окружающую Вас среду и никогда ею не интересуетесь, если она Вам бесполезна, Вы считаете правильным для своей эгоистической морали жить только самим и завоевывать, бросая слабейшим лишь крохи, которые Вам не нужны, не считаясь с тем, достаточны ли эти крохи или нет. Если Вы еще помните, а, судя по Вашим письмам, Вы это не забыли, наши разговоры в читальне Цюриха и позднее в Женеве, где Вы с пеной у рта доказывали мне утопичность моих выводов, непримиримость таковых с настоящим мировоззрением европейского общества, в котором окристаллизировалась высшая форма капитализма и эгоистического миропонимания. Я хочу привести Вам небольшой факт, который я в то время упустил из поля зрения моих наблюдений, но который сейчас является косвенным доказательством в правильности моих выводов в споре с Вами и который особенно интересен потому, что еще раз подчеркивает превосходство наших теоретических тезисов и выводов над вашими практическими наблюдениями.