Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов

вою ветра добавился звенящий шум несущихся с бешеной скоростью снежинок бурана, которого не было ещё пять минут назад. Стена снега, несущегося со скоростью самолёта над землёй, соединилась с такой же стеной, сделанной из бурана. И видимость пути исчезла окончательно. Мы понимали только то, что пока ещё идем и не падаем, но вот куда идем, стало непонятно. Казалось, что движемся прямо. Но если сделать поправку на ураган, который всё же сносил в сторону, чуть левее, то мы шли уже в пустоту. Странное было ощущение: вроде и не ночь ещё, а вечер, и то ранний, когда светло на улице, а шли мы в  непроглядной темени. Темно сверху. Ни неба не видно, ни облаков под ним, близких к земле. Темно впереди и сзади. И не ясно – от чего. Страшный общий гул от всего, что летело, дуло, кружилось, взмывало вверх и обрушивалось на головы килограммами снега, который падал и мимо голов на наш путь, теперь уже совсем неизвестный, всё это вместе с визгом позёмки, стоном метели и шипящим, как тысячи змей, шорохом буранного снега создавало не иллюзию, а вполне реалистическую картину конца света, о котором мне часто говорила баба Стюра. Она в него верила тогда одна, а сегодня, сейчас и я в него поверил, да и пацаны мои тоже вряд ли думали о том, что они попали в привычное и обычное приключение.

Я с трудом остановился, уперевшись палками впереди себя, и стоял с наклоном в сорок пять градусов. Прямо стоять не получалось. Могло уронить назад. Жук и Нос тоже встали. Мы с трудом разглядели друг друга. Понимали, что это мы, поскольку других тут быть не могло, но сказать конкретно, что это вот Жук, а это Нос, я бы с уверенностью не рискнул. Это были два снеговика, только без морковок вместо носов. Мы молча глядели друг на друга и единственное, что можно было понять по осанкам и блестящим от холодных слёз глазам, – всем было страшно. Сам я отловил себя на мгновенно мелькнувшей мысли, что я испытываю не просто страх, а ужас.

По-моему, друзья мои чувствовали то же самое.

Передохнули. Надо было пробиваться дальше. Хотя все уже поняли, что нас сдуло в сторону. Влево. А вот когда надо повернуть вправо и куда именно двигаться, ни я не знал, да и никто не понимал тоже. Мы уже собрались идти. Легли на ветер грудью и готовы были оттолкнуться палками, когда вдруг Нос стал махать руками и, оглядываться и показывать рукой назад. Вот тут все всё поняли и остолбенели от неожиданного и противного, липкого, как жижа в помойке, страха. С нами не было четвертого – Жердя.

– Жердь!!! – заорали мы вслед пурге и ветру. Они летели именно туда, назад, где мог потеряться Толик.

Жук развернулся и его мгновенно унесло в обратную сторону. Через три метра его уже не было видно. Мы с Носом посмотрели друг другу в глаза. Я в его взгляде отчетливо увидел животный страх. Наверное в моих глазах он разглядел то же самое. Мы быстро отвели в сторону взгляды и, подпрыгнув, развернулись спиной к ветру, поземке, бурану и метели. И нас подхватила дикая сила дикой природы и как вату метнула туда, куда летел ураган. А ещё через минуту, а, может быть, через три, сила пурги уронила нас на снег и волоком потащила вперед. Сколько катились мы на животах – не помню. Несло так, что даже лыжи, болтавшиеся позади, не помогли затормозить этот полет по ровному снегу. Не понятно было всё. Куда несет, сколько метров тащило нас назад и можно ли подняться снова. Вдруг мы оба ударились обо что-то большое и мягкое, чем создали дополнительно беспросветное облако снежной пыли. Когда её унесло от нас подальше, мы с Носом сообразили, что ударились об Жука. Жук издал предельно возможный в этих условиях вопль, который удалось расслышать.

– Жердь сзади меня! Я в него уперся.

– Жердь, идти можешь? – заорал я. И, наверное, потому, что орал по ветру, Жердь меня услышал и замахал рукой, показывая вперёд. Это на языке перепуганных насмерть, но не сдающихся путешественников, означало: «Нормально всё. Могу идти».

Не буду рассказывать, как мы поднимались на ноги и пытались снова гуськом сдвинуться с места. Это долго и однообразно. Но через десять минут нам это удалось. Мы прошли метров сто, не больше. Потом встали кругом, прислонились шапками друг к другу и я прокричал:

– Надо двигать направо. Нас унесло в сторону. Пойдем прямо – промахнемся. В часть не попадем. А буран с пургой не кончатся через час-то. И мы тут и сдохнем. И хрен нас до весны найдут. Засыплет так, что будем как обычные сугробы  выглядеть. Никто и не догадается, что под снегом трупы.

– Пошли! – махнул рукой вправо Жук.

Я плюнул переполнившей рот слюной по ветру и слюна в полёте застыла. Улетела в темноту ледяным шариком.

– Давай, двигай, Чарли, как раньше – первым! – крикнул Нос. – А ты, Жердь, встань перед Жуком. Жук последним пойдет.

Я ещё раз поглядел на небо. Оно стало темнее. Значит, уже настоящий вечер. И до темна нам надо было постараться убежать от погибели. То есть найти воинскую часть. Или всем – гроб без музыки и нормальной человеческой могилы.

– Погнали! – махнул я палкой вправо. Ветер тут же прибил палку к земле.

Мы согнулись как больные радикулитом, выматерились с чувством для возрождения боевого духа. И пошли. Падая, матерясь, вставая и, матерясь, падая, снова вставая, припадая на колени, заваливаясь набок и поднимаясь с трудом…

  Но пошли.

Глава  девятнадцатая

Пошли. Палками бамбуковыми я пытался упираться двумя с одной, левой, стороны. Потому, что развернулись мы вправо и пурга с бураном, вьюгой, позёмкой и ветром бешеным теперь измывались над нами сбоку. Пацаны сделали то же самое, но эффекта такой трюк не дал. Наклоняться боком на две палки, ложась на ветер ребром, оказалось хуже. Устойчивость пропала напрочь. Мы валились  на правый бок, высоко задирая  лыжи, которые пурга сразу начинала крутить как пропеллеры и ветер винтом вращал наши детские в общем-то тела. Вращались мы почти на голове, пытаясь остриём палок вонзиться в снег и упасть. Вот это удавалось, хотя и с трудом. Под одеждой чувствовалась влага. То ли пот это был от перенапряга, то ли снег таял на ещё тёплых животах.

Одно из падений  снесло нас в кучу. Лежали мы друг на друге частями, а другими частями тела старались разъединиться. Получалось неважно. Носа сдуло сверху. Он на мне дергался во все стороны, чтобы встать. Видно чересчур