Замещение. Повесть - Федор Федорович Метлицкий
– А современники?
– Литераторы, тексты которых исходят откуда-то свыше? Они заблуждаются. Когда человеку хочется, например, в туалет, – об этом мысль приходит сама, отнюдь не свыше.
В его тоне появилась вызывающая решительность:
– Интеллигенты – потребители изделий творцов литературы и искусства, получавших высшие знания из Вселенной, трепетно задавали им вопросы: «Что вы хотели сказать этим текстом?» А теперь пугаются: «Как он мог перейти на другую сторону? И во что теперь верить?» Считают, что их предал в своем мессианстве тот или иной автор. Оказывается, художники тоже люди, со слабостями и оппортунизмом. А глубинный народ, к сожалению, и раньше не принимал мессианства, и в деревнях никакой так называемой высокой культуры не было. Не стихи декламировали ямщики в трактире, а матерные частушки распевали. Белинского и Гоголя мужики не торопились нести с базара, но вот лубок процветал.
Они проходили мимо гуляющих семейных групп, мимо лежащих на траве приезжих мигрантов из Средней Азии, равнодушно глядящих на чужую жизнь.
– Комиксы и сейчас любят, – признавал Кизяков. – В девяностые прошлого века «возродить» ничего не получилось, обыватель как слушал попсу, так и слушает. «Ласковый май», боевики и латиноамериканские сериалы. Повергая вечно страдающую прослойку интеллигенции в экзистенциальный ужас.
– Вот как старым интеллигентам не повезло с народом! – приуныл он. – Хотели приучить к «артхаусу», кино «не для всех», а люди упорно смотрят боевики.
Он театрально вскинул голову.
– Хватит пастырей, окормляющих необразованных! Во всем мире прекрасно сосуществуют рядышком «высокое» и «низкое» искусство. Сейчас приготовление жратвы тоже стало искусством. Они равны, если «низкое» не равнее. Остается и попса, для развлечения народа. И критерий один – количество купленных билетов или книг, и обилие «лайков».
Он с грустью говорил, что нынешние критики считают классиков, отжившими. Агент оскорбился за любимых авторов, на которых, кстати, его воспитывали отцы и деды:
– Войны бывали и раньше, а классики оставались в вечности. В революции 1917 года, когда рассеялся дым, увидели, что настоящее осталось. Это классики литературы и искусства.
– Увы, сейчас личность не нужна, – вздохнул Кизяков, – она ни на что не влияет. Поэтому потеряли значение литература и искусство, ставящие в основу творческую личность.
– Но это невозможно! Живые существа замкнуты в себе, внешне непроницаемы. И только личность в искусстве и литературе может приоткрыть эту завесу. Хотя иногда и само живое существо может раскрыть свои потаенности. Но чаще врут.
– А что делать? Эпоха перевернулась и стала на ноги. Кому нужны копания в отдельной человеческой личности? Снова настал век героев, на челе которых природа стала лавровым венком, а не слюнтяйской расслабухой. Это обузданные человеческие желания, а не бесплодные мечтания романтиков.
Агент давно заметил, что культура девяностых прошлого века переведена в противника новой эпохи. Озадаченно молчавшее творческое сообщество во время «очищения и обновления» осторожно искало новые пути.
По всем каналам комповизора мелькают «исторические реконструкции»: красные шапки благородного русского воинства с пиками, в гуще битвы протыкающего врага. Усиленно пропагандируется своя, родимая гордость волосатых древних русичей, отвоевавших уникальность и соборность своего самосознания, которые после веков «смерти бога» снова ударились в православное христианство, кстати, дружелюбное к другим религиям.
В ходу старые проверенные временем классики с их пьесами, которые можно ставить и не бояться высказывать между репликами персонажей свои мысли.
С новой силой режиссеры взялись за детективые сериалы, зародившиеся еще в девяностые прошлого века, где менты борются с бандитами и нечестными бизнесменами. Этих ворюг сейчас относят к агентам западного влияния.
Утонченные авторы, избегая идеологии, приняли за основу нового творчества нравственные проблемы общества, делая героями добровольцев – участников благотворительного движения. Кто-то ударился в антиутопии, чудеса непознанного. Вернулись жанры семейных мемуаров.
Пропагандисты, как и во всем мире, продолжают одно и то же: из всего необозримого моря фактов, где, конечно, есть главное и второстепенное, инстинктивно выпячивают у сторонников индивидуализма (или сторонников коллективизма) отрицательное второстепенное и выдают за главное. Например, пропаганду общих гендерных сортиров для мужчин-геев и женщин ставят на пьедестал духовности Запада. И злорадно смеются над их нравами.
Агент стал понимать, откуда перелом в сознании таких, как политолог Кизяков.
____
Когда он передавал свои сомнения Близнецову, внушенные Кизяковым, тот зло повысил голос, словно обвинял друга:
– Сейчас понятие «общественной жизни» скрыто под официальной солидарностью. На самом деле все ушло, как в песок, в тайную внутреннюю жизнь каждого человека, в его состояние боли, или отрады среди близких. Это и есть общее для всех, внутреннее взаимопонимание людей.
8
Учредители общественного движения «Поиск вселенского сознания», старорежимные солидные дядьки из известных институтов и организаций, несущие свои научные степени как вторую натуру, давно были отодвинуты от реальных идейных вершителей судеб страны, оказались обыкновенными суетливыми людьми, приспосабливающимися в новой жизни. Они еще пытались что-то свершить, обычно решали созвать конференцию по глобальному вопросу, организовать экспедицию по исследованиям и. т. д., и расходились, с сознанием своей значимости. И вскоре в основном отошли от общественного движения.
Всю «черную» работу делал исполнительный комитет во главе с Близнецовым, где Агент стал заместителем. С маленькой командой штатных исполнителей писал программы, собирал конференции, обзванивая всех, отправлял кучу писем, организовывал поездки.
Агент никогда не встречал таких удивительных людей, как исполнители в его штате. Все они из прошлой иллюзорной жизни, из гуманитарных культурных учреждений, которые сокращены за ненадобностью. Только один был из «интеллигентов», обходительный консультант Резиньков, манерами напоминающий нетрадиционно ориентированного. Он вальяжно восседал на стуле.
– Для меня это мелко. Дайте что-нибудь стоящее.
Он вдохновенно, ленясь записать, устно выдавал концепции, хотел широких митинговых жестов во главе толпы, но брезговал черной и мелкой работой, исчезал, когда надо было заниматься нудным переписыванием программ или физически таскать мебель при переезде.
Остальные были тихие, выполняющие задания в своих уголках люди, берегущие свои силы для чего-то иного, чем служение обществу, и пришедшие сюда из нелюбви к физической работе, и просто не понимающие, что происходит.
Видимо, они представляют организацию иначе, чем ответственные за дело начальники. Видят за ней нечто большее, откуда деньги сами сыплются. Заставить тех, кто на подневольной работе, бескорыстно отдавать силы идее было трудно. Все недовольны маленькой непостоянной зарплатой, и норовят уйти туда, где лучше. Их занимала только семья и желание «оторваться» на отдыхе в теплых цивилизованных краях.
Даже жена Близнецова требовала, хотя знала его возможности:
