Лев Кассиль - Чаша гладиатора
Потом ему показалось, что это Зеп Гегенхаммер навалился на него и наддает ему по шее своими тяжелыми «макаронами». Нет, господин Зеп, нет, Гегенхаммер, на этот раз вам не пройдет. Жми, жми — не согнешь. Врешь, толсторожая жаба, врешь! Да, это ты! Я узнал тебя. Это твоих рук дело. Но сейчас у тебя ничего не выйдет. Ни черта у тебя не выйдет! Я выстою. Я тогда был один, совсем один. Никого со мной. А сейчас я тоже один, но со мной все. И я тут за них. Сеня, хлопчик, я за тебя, я за всех вас! Гребите дальше. Я выстою.
Все уже путалось у него в голове и мутнело в глазах. Фонарь сдыхал, исходя копотью. И копоть эта как будто постепенно сгущалась вокруг, и именно от нее все темнее делалось в подвале.
Вдруг Незабудный услышал сверху:
— Дядя Артем, а дядя Артем?.. Вы живой? — Это был голос Сени Грачика. Он перевесился головой вниз через край люка. Он говорил почему-то полушепотом.
— Ты зачем?.. Куда еще? — яростно прохрипел Незабудный.
— Дядя Артем, вы чуточку продержитесь, совсем чуточку… Уже видно — с берега плывут. А я в темноте с лодки смылся к вам… Я не хочу, чтобы вы тут один. Мне можно вам подсобить, дядя Артем?
— Не гоношись лучше. Уйди, прошу.
Но Сеня уже спустил ноги в люк, нащупывая ступени лесенки. На секунду повис, держась за край руками, и как можно легче спрыгнул вниз.
— Тихо! Смерти захотел? — выдохнул прерывисто Незабудный.
Сеня с ужасом осмотрелся. Страшная картина открылась перед ним. Артем Иванович продолжал, плотно опираясь затылком, локтями и плечами, вцепившись пальцами в полусогнутые колени, поддерживать насевшую на него стену. На краю расщелины, неведомо как, еще удерживались остроконечные, чуть посверкивающие в копотном свете фонаря снаряды, тяжелые тупоносые бомбы, полузашитые в треснувшие доски. Пламя в фонаре попыхивало, тени перемещались, соскальзывали, и казалось, бомбы колеблются на весу. А может быть, они и вправду покачивались в случайно возникшем и неверном равновесии, которое могло быть нарушено самым незаметным движением.
— Не подходи! — сипел Артем. — Ну кто тебя звал, гаденок? Гэть отсюда!..
Но Сеня не уходил. Нет. Он не мог оставить тут одного в этом черном, гибельном одиночестве деда Артема. Он видел, как ломит силу великана ужасающая тяжесть.
— Сенечка, хлопчик! — натужно выговорил Артем. — Одно прошу… Только ты тихонько. Тварь тут валандается у меня по ногам. Отгони ты ее, пакостную… Я этих голохвостых хуже смерти боюсь.
Сеня на цыпочках приблизился к показавшейся под стеной крысе. Та шарахнулась и с писком свалилась в провал. Слышно было, как всплеснулась внизу вода.
— Спасибо тебе. Измучился я с ней, — сказал Артем. — А теперь погляди, прошу… который у меня час.
Сеня сел на корточки, вывернул голову и заглянул на ручные часы Артема Ивановича.
— Два без четверти. Сейчас приедут, вот увидите! Еще чуток продержитесь, дядя Артем.
— Шел бы ты отсюда. Христа ради. Богом тебя молю! Уйди Христа ради!
— Дядя Артем, не надо так! — осторожно, но настойчиво попросил Сеня. — Ну что вы меня «христаради» просите, как тот нищий Забуга? Не надо так…
Незабудный замолчал.
Вот гордый мальчонка, не желает надеяться на бога. Людей ждет. А ведь самому поди куда как страшно…
— Дайте я вам подсоблю! — еле слышно шепнул Сеня. Ему казалось, что каждый громкий звук может вызвать взрыв, гибель всего вокруг. — Дядя Артем, помочь вам? Я вон ту кадку подтащу, а вы в нее упретесь. — Он понимал, что ничем не может помочь, такой слабенький и ничтожный, этому великану, державшему на себе уже верный час десятки пудов.
— Только тихонько, сыночек, — сипло попросил Артем. — Осторожненький будь… Если только сможешь, пододвинь. Верно, мне поспособнее будет…
Сеня стал с величайшей осторожностью подкатывать толстобокую тяжелую кадку, стоявшую у другой стенки подвала. Откуда только сила у него взялась?
Незабудный исподлобья следил за ним:
— Легче… легче двигай. Ровней. Не тряхай… Вот так. Гляди, сильный какой! А говорили: слабенький. Молодец!
Он уперся коленями в бок подставленной Сеней кадки. Положил сверху на край ее ладони рук, напряженно! переставляя их. Слегка расправил плечи. Стоять стало немного удобнее.
— Дедушка… уже едут… Пусти меня к тебе… Можно? — раздалось вдруг сверху. И в черном квадрате люка показалось слабо освещенное снизу догоравшим фонарем лицо Пьера.
— И ты?.. Таки явился?.. — Артему Ивановичу не удалось изобразить, что он очень возмущен появлением Пьерки.
Ему давно уже хотелось спросить у Сени насчет Пьера: отплыл ли он со всеми? Что там ни толкуй, было бы все же обидно, если б чужой парнишка, пренебрегая опасностью и нарушив запрет, пролез сюда, а свой, усыновленный, так легко бы послушался и сбежал… Нет, ничего еще парень Пьерка. Не бросил. Человеком будет.
— Цыма ты там! — Незабудный, избычившись, двинул вверх косматыми бровями, поднял глаза к люку. — Влазь. Подсобишь.
Пьер сполз вниз. В молчании и смятении глядел он сквозь вздрагивавший полумрак то на деда, то на Сеню Грачика, которого уже никак не рассчитывал застать тут. Незабудный велел обоим мальчикам держаться поодаль от него, поближе к лестнице. Сам он уже весь намок от невероятного усилия и ни на минуту не облегчавшейся натуги мышц. Но то, что он сильно вспотел, несколько освежило тело, дав спасительное второе дыхание, которое приходит на помощь в минуту высшей усталости тренированным спортсменам. Насупившись, так как нельзя было разогнуть шею, но уже чуть повеселее смотрел он в полутьме из-под сдвинутых клокастых бровей на перепуганных мальчишек.
— Ну… что?.. Шли бы вы, хлопчики… У-ох… Лучше бы подале вам. Что? Перелякались? То не беды. Сдюжу. С такими хлопцами да не сдюжить… Ох и жмет! Ну, чего журитесь?
Ему уже хотелось как-нибудь успокоить и утешить ребят, которые вопреки наказу не бросили его в эту страшную минуту. Внезапно усы его вздернуло задорной усмешкой. И он одним глазом, к удивлению ребят, подморгнул им, двинув бровью, вставшей от этого торчком.
— Смеха!.. Ну-ка, Пьерка, ты бы рассказал Сене… Ух, жмет, сила окаянная!.. Расскажи, говорю, про того американца, что за стенку держался… О-ох… Запамятовал, что ли? В журнале сам ты мне показывал. Ну?
— Не могу я сейчас, дедушка!.. Ну что ты! — взмолился Пьер.
— Что значит — не могу? Мне, что ли, прикажешь? И без того… ы-ы, тяжело…
— Говори! — шепнул Пьерке Сеня, кольнув его локтем в бок.
Но тут за стеклом фонаря в последний раз торкнулось уже давно мигавшее пламя, пыхнуло дымком и погасло. Черная, словно вязкая тьма утопила в себе все, отделив мальчиков от Незабудного, возможно, уже навсегда. Но из непроглядного и беззвучного мрака снова послышалось натужное кряхтенье и тихий, сдавленный бас: