Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи

—      Меня привели сюда олени. С начала времени эленг я жил один... с оленями. Я пошел искать косяк, который увел сохжой, когда выпал третий снег. День, и еще день я шел за оленями. Я догнал, но прилетела пурга, мне пришлось остановиться. Олени ушли. Сохжой увел их от меня. Когда пурга умерла, я пошел навстречу ветру. Я увидел следы на увале.

—      Ты правильно пошел, олени в пургу всегда идут на ветер,— похвалил гостя Килькут, давая к тому же понять, что и он знает повадки оленей. Старость любит похвалиться.

—      Я шел день и ночь и опять догнал косяк, но по­шел снег. Он спрятал мои следы,— продолжал Атувье.— Когда я хотел повернуть косяк, то понял, что не знаю обратной дороги. У меня кончилась еда, а снег спрятал съедобные корешки. Я остался с оленями.

—      А где твое ружье? — спросил Тайнав, младший сын Килькута, стройный, длинноногий юноша.

Атувье смутился.

—      У меня нет ружья. Я отрабатывал за долги отца,— ответил он, и всем стало ясно, что парень — из очень бедной семьи.

— Ты много говоришь,—рассердился на сына Киль­кут. Ему было стыдно перед гостем, что его младший, сын задал нехороший вопрос.

—        Где же теперь твой косяк? — спросил малооленный человек Чайвына. Он пас своих семерых оленей в стаде Килькута.

—       Сохжой перехитрил меня, в пургу он увел косяк. Он увел его ночью. Я спал.

Кинин откровенно ухмыльнулся. Он был. хромой и, как все калеки, завидовал черной завистью здоровякам.

—       Почему же ты не пошел снова искать оленей? Они не могли уйти далеко в пургу.

Атувье часто задышал. Злоба поднималась в его гру­ди. Какой нехороший человек, нарушает обычай предков, выпытывая у гостя то, чего гость, может быть, не желает говорить. У каждого человека есть то, о чем он может не говорить другим, особенно незнакомым. Но он честно ответил:

—        К косяку подошла стая хвостатых. Наверное, сох­жой почуял хвостатых еще раньше и потому увел оленух подальше от них и... от меня.

—       А хвостатые? Почему они не тронули тебя? — уди­вился Тайнав.

Килькут резко повернулся к младшему.

—       Тебе пора в стадо. Беги, тебе много надо бе­гать,— приказал он.

Тайнав съежился, испуганно заморгал, потом схватил стоявшее у входа копье и быстро вышел.

К костру приблизилась красивая девушка в нарядной кухлянке, расшитой бисером. (Атувье видел ее у яранги в другой кухлянке, старой.) Девушка повесила над огнем еще один котел — с водой. Как и две другие женщины, во время разговора мужчин она не обронила ни одного слова (женщины при госте говорят тогда, когда их спро­сят), но Атувье заметил, что красавица не раз игриво посматривала на него. «Наверное, это и есть невеста Вувуна. Красивая»,— почему-то с завистью подумал Атувье.

—       Что теперь будешь делать? Куда пойдешь? — вернул его к беседе Килькут.

Атувье замялся, посмотрел на Кинина. Кинин поту­пился, потянулся к костру, поправил головешку.

—        Не знаю. Пойду домой,— пробормотал сын Иви­гина.

—       На лапках? — усмехнулся старик.— Не дойдешь. Большие камни тебе не перейти, а стойбище Каиль — там,—Килькут показал на вход яранги, в проеме кото­рой белели вершины гор.—Тебе надо идти берегом Вы- венки, в нее впадает наша река,— он снова указал рукой на вход.— Вывенка приведет тебя к морю, и ты пойдешь берегом на Аянку[32]. По берегу дойдешь до устья Апуки.  Очень длинная дорога.

—       Энпеклав, но я же пришел в твою ярангу с дру­гой стороны! — воскликнул Атувье.

Килькут ухмыльнулся: молодые совсем плохо запоми­нают дорогу.

—       Если бы твои следы остались, я сказал бы: «Иди». Но твои следы давно под снегом. Даже я не знаю, как дойти до твоего стойбища по тем местам, где ты ходил с оленями,— Килькут помолчал. Он догадывался, что от него хочет услышать гость. Молчать долго не­прилично хозяину, и Килькут продолжал: — Если бы у тебя была упряжка, то и тогда ты долго бы ехал по берегу Вывенки к морю и дальше. — Этим самым он дал понять гостю, что не собирается давать ему своих ездовых оленей. Вырастить ездового оленя, научить его долгому бегу — трудное дело, долгое дело. И потому только близкому человеку чаучу мог одолжить упряжку.

Атувье и сам понял: рассчитывать на упряжку ездо­вых ему нечего. Почему старик должен отдать своих: оленей? Ему, пришедшему с другого конца страны чаучу, ему, даже в далеком родстве не состоявшему с Кильку- том.

Старик закашлялся. Отдышавшись, сказал:

—       Если хочешь, живи с нами. После отела мы будем кочевать к морю, чтобы олени напились соленой воды. По берегу моря ты быстро дойдешь до устья Апуки.

—        Отец, он может с пастухами инива[33] Аписа откоче­вать к морю и раньше,— буркнул Кинин. Инив Апис гонял свое стадо ниже по Вывенке. Почти рядом, если бежать — семь остановок делать. Кинину жалко было мя­са, которое этот богатырь будет есть вместе со всеми: большому человеку надо много мяса.

Килькут неодобрительно посмотрел на старшего сына. «Жадный»,—подумал он, а сказал другое.

—      У гостя плохая одежда для кочевки,— кивнул на изодранную кухлянку, на торбаса, сшитые из камуса и кусков медвежьей шкуры. «Очень бедный человек. Ой, бедный»,—Для дальней дороги нужна хорошая одежда и крепкие торбаса, а у Аписа мало оленей.

—        Отец, а может, гостя заберет с собой богач Элевье, когда приедет за шкурами? Элевье живет на побе­режье,— настаивал Кинин.

—       Я сказал: в этот раз ты поедешь менять шкурки на товары. Элевье шибко обманывает. Когда он приедет за шкурками и не получит их, шибко злым сдела­ется. Поедет к другим. Зачем ему лишний человек на нартах?

—       За одежду и еду я отработаю,—успокоил Атувье жадноватого старшего сына Килькута.

И Атувье остался жить у Килькута.

Атувье старательно отрабатывал за еду и кров Киль- куту. Он караулил по ночам стадо, рубил дрова, ставил петли на зайцев, капканы на горнаков, лисиц.