Юрий Шамшурин - В тайге стреляют
— Правда, есть сведения, — ровно продолжал комиссар, — будто к нам на выручку направлен чуть ли не целый батальон пехоты и эскадрон кавалерии. Но где они, когда подойдут — никто ничего пока не знает. Посыльный передал сообщение на словах. Особенного доверия оно не вызывает. Если даже красноармейские части и движутся в наш район, то подоспеют они не скоро. Поэтому первое время мы должны рассчитывать и полагаться только на свои силы. А в эти дни, вы сами сознаете, будет наиболее сильный нажим.
Чухломин умолк, облизнул потрескавшиеся губы, глотнул из кружки воды и сел, выложив на стол руки с синими разветвлениями вен. В комнате надолго затаилась тишина. Ни кашля, ни возни.
— Такова обстановка на сегодняшнее число, — вновь заговорил Чухломин. — Оставить город и пробиваться на соединение к своим... Дадим врагу возможность развивать наступление дальше, в направлении на Якутск. А мы не знаем, каково положение там... Прежде беляки дадут бой и предпримут все от них зависящее, чтобы сжать нас в кольцо и уничтожить как боевую единицу. Отнюдь не исключено, что противник нас разобьет. Давайте смотреть правде прямо в глаза, не обольщать себя напрасными надеждами. Их в несколько раз больше. Конечно, и беляки обессилеют в стычке с нами. Не поклонами же мы их встретим. Поэтому продвижение к Якутску для них может потерять всякий смысл... Другой вариант, по-моему, наиболее подходящий, лучший — отстаивать город до последнего! Драться за каждую улицу, за каждый дом, не уступать ни пяди без жестокой борьбы! И как последнее — засесть в бывшем остроге. В этом случае мы сковываем силы противника здесь, на месте. Выступить на Якутск, оставив нас в тылу, — значит в какой-то момент оказаться между молотом и наковальней. На подобное они вряд ли рискнут. У белобандитов много офицеров старой армии. В стратегии и тактике они разбираются... Вот и давайте сообща думать!
Чухломин достал мятый клетчатый платок, раскинул его на ладони и вытер мокрое лицо. Прикрыв блокнотом рот, долго надрывно кашлял, всхлипывающе втягивая в себя воздух. Потом с излишним старанием закрутил папиросу и разжег ее от лампы, свет которой обессилила разгорающаяся заря.
В комнате по-прежнему висела ничем не нарушаемая тишина. Командиры, уставившись в затоптанный пол, молча покуривали и беззвучно сплевывали себе под ноги.
— Думайте, товарищи! — поторопил Чухломин. — Сила большевиков — в единодушии, в коллективности. Что порешим, на том и стоять будем!
И снова тягостное, сдержанное безмолвие. Донеслись отдаленные выстрелы. Командир добровольческого отряда хамначитов Бечехов о коричневый ноготь большого пальца выколотил пепел из трубки. Вставая, он прищурился так, что прорези век напомнили полоски, нарисованные тушью.
— Из города уходить не надо! Не надо! — отчаянно секанул он ладонью воздух. — Вон от тех бандитов Сэмээнчик к нам перебежал. Другие бедняки правильную правду про красных тоже знать хотят. Узнают ее — обязательно к нам придут. Укочуем мы, нас не станет, куда тогда от тойона-командира податься?.. Укрепления у нас славные, мастерили — не ленились. Сидеть будем. В тайге из засад нас быстро побьют.
За окном под ногами невидимых пешеходов проскрипел снег. Следом хлопнула дверь, и по коридору застучали окостеневшие на морозе подошвы валенок. Собравшиеся у комиссара насторожились, враз повернулись к выходу. В комнату вошел заиндевелый красноармеец.
— Товарищ комиссар! — охрипшим басом доложил он. — До нас от беляков пар... пар... в общем, ходатай пожаловал с белым флагом. Самое главное начальство подать ему потребовал. Предложение, сказал, поручено передать... Парень наш, расейский, и здорово под хмельком!
— Парламентер? — переспросил Чухломин и выразительно посмотрел на командиров. — Где он?
— Здесь... В кухне укрыли до вашего приказания!
— Введите!
Командиры завозились и в ожидании замерли.
Через минуту в комнату шагнул Васька Сыч, обежал взглядом хмурых вражеских командиров и помимо воли вытянулся по стойке «смирно». Лицо у посланника было бледное, испуганное. Дрожащие пальцы нервно комкали сверток. Рукав полушубка обтягивала широкая полоса белого муслина.
Артомонов кое-как уломал своего пролазистого денщика-адъютанта сходить к красным и передать им от имени командования «якутской свободной добровольческой армии» мирные предложения. Обычно сговорчивый и покладистый, Васька на этот раз будто сушеного мухомора проглотил — наотрез отказался выполнить приказ грозного штабс-капитана.
«Сам иди, идиот! — мысленно крикнул Сыч Артамонову. — Мне жить еще не надоело!»
Ни угрозы, ни побои не помогли. Васька был непоколебим. И только Павел Цыпунов сломил Васькино упрямство.
— Смотри, не то похлеще заработаешь! — многозначительно намекнул ему Павел. — И еще штабс-капитану расскажу...
Это возымело действие. А изрядный куш и кружка почти не разведенного спирта, преподнесенная самолично Артамоновым, сделали Ваську сговорчивым. Правда, в уме он уже распрощался с отцом, матерью, родственниками и друзьями. Васька уже видел себя не в лучшем положении, чем привязанный к коновязи ревкомовец возле штаба в Бордоне. Но ничего не поделаешь. Оставалось уповать на то, что басни о зверствах красных, которые небезуспешно сочинял и Васька, — выдумки.
У опушки Васька еще хлебнул изрядную порцию спиртного и почувствовал себя несколько уверенней. Артомонов перетянул ему рукав белой перевязью и еще раз повторил то, что Сычу поручено было изложить командованию противной стороны. Помявшись, Васька вышел на открытое пространство.
— Эгей-эй! — раскатисто, что было силы, рявкнул он и пошагал, неистово размахивая косо разорванной половиной простыни. Так его скорее заметят и не будут стрелять. Не приведи господи, со сна какой-нибудь обормот...
— Итак, что вы уполномочены передать и от имени кого? — шевельнув усами, спросил Чухломин.
Васька Сыч засунул грязноватое полотнище за пазуху. Конвоируемый по улицам, он не осмелился спрятать этот застиранный лоскуток материи, приобретший для него сейчас величайшую ценность.
— Меня, значит, э... упол... в общем, по заданию... по поручению свободной якутской армии. — Васька несколько оправился от смущения, помолчал и связно начал выкладывать заученное: — Наше командование предлагает вам, красным, прекратить бессмысленное сопротивление, в полной боевой сохранности и готовности сдать все наличествующее оружие. Этим мы избежим ненужное кровопролитие и сохраним много людских жизней... На ответ вам отпущено двенадцать часов. — Васька перевел дыхание, покосил глаза на застывших в неподвижности командиров и, убедившись, что слушают его с глубоким вниманием, а следовательно, не тронут, с нагловатой ухмылкой продолжал: — Мы собрали вокруг города все свои силы — огромную армию! — Этого говорить не полагалось, но расхрабрившийся Сыч надумал припугнуть красных. — У нас много пулеметов. Скоро от Охотского моря подойдет целая дивизия, да еще в усиленном составе! Нам обещали выделить две гаубичные батареи. Чуете? Пыль одна останется!
