Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи
За стадом и человеком неотступно следовал и Седой.
Много сопок осталось позади, много замерзших рек и проток миновал Атувье. И хотя солнце теперь показывалось чаще и он мог, забравшись на сопку, осматривать другие сопки, но ему ни разу не удалось разглядеть среди них сопки, что стояли вблизи его яяны. По солнцу и звездам определил, что теперь сохжой ведет стадо на юг. Видно, где-то там проходила тропа небесных. Но солнце над страной чаучу редко прорывалось сквозь облака, и даже если бы Атувье задумал возвратиться в яяну, он не нашел бы дороги. Одна надежда — встретиться с людьми, с другими чаучу, которых немало кочует с оленями. Они бы указали ему дорогу в яяну. Но сохжой, видно, хорошо знал эти места и избегал встреч с людьми.
«Куда ты уводишь их?» — все чаще мысленно спрашивал Атувье дикаря.
Иногда Атувье злился на дикаря, но убивать его не собирался. Зачем? Сохжой жил по своим законам, по законам вольных оленей. Он не звал за собой отлученного от других людей человека. Нельзя убивать сохжоя. «Хозяин» недавних домашних важенок приводил их на хорошие пастбища, оберегал оленух и человека от встреч с волками. Дикари чуют запах волков издалека. Атувье знал это не по рассказам опытных, мудрых пастухов. Он сам охотился с волками на поднебесных.
Но у оленей есть и другие враги. Не менее коварные.
В ту ночь Атувье крепко спал в своем кочевом «логове». Последние дни ему пришлось много бегать за косяком, за теми важенками, которые все норовили отбиться. Атувье быстро строил «логово». Утоптав снег, он бросал в ямку ветки кедрача, под голову — оленьи шкуры и ложился спать. «Логово» часто укрывала поземка, и утром Атувье поднимался из него, словно проснувшийся среди зимы медведь.
Ему снился хороший сон: он сидел около своей земляной яранги. Ярко горел костер, а рядом, на медвежьей шкуре, играл маленький Тавтык. Где-то в сторонке жена Тынаку потрошила огромную чавычину. Неожиданно послышался странный шум, земля задрожала. Атувье вздрогнул, проснулся. Нет, это не сон. Земля действительно немного дрожала. Он вскочил. Белую землю освещала луна. Мимо проносились испуганно хоркающие оленухи. Совсем рядом пробежал однорогий. Вот и последняя серо-белая оленуха, одна из тех, кто все старался уйти от косяка. Атувье почудилось, что на спине оленухи кто-то... сидел. Он выхватил нож. Он был уверен, что на оленей напали волки.
Все тише становился топот, но волков он так и не увидел. Тихо. Атувье раздул в кострище угли, и в придавленной тишиной долине разгорелся костер. Атувье успокоился: огонь — защита от любого зверя. Он думал. Надо дождаться утра. Небо чистое, следы не заметает. Не стоит сейчас отправляться в погоню. Волки — хитрые...
На рассвете, взвалив шкуры и сумку с мясом, Атувье пошел на лапках по следам убежавших оленей.
Немного прошел и у одного куста кедрача наткнулся на растерзанную оленуху. У бедняги был разорван бок, объедены губы. Вокруг туши — следы копэй. Так вот кто скакал на спине упрямой оленухи. От туши следы вели к дальнему кусту. Атувье посмотрел туда и увидел коварного охотника. Росомаха, припав на снег, неотрывно следила за человеком.
— Эй ты, вонючка, уходи подальше! — крикнул Атувье и сбросил шкуры и сумку с мясом на снег.— Зачем ты напугала оленей? Уходи! — снова крикнул Атувье.
Росомаха даже не пошевелилась. «Видно, совсем обожралась, бежать не может»,—усмехнулся Атувье. Он распорол живот уже замерзшей оленухи, добыл сердце, почки и печень, вырезал язык — самый лакомый кусок. Атувье даже не стал разводить костер, съел печень сырой, а остальное мясо упрятал в мешок.
— Эй ты, пакостница, тебе еще много осталось. Иди, ешь, а не то подоспеют летающие охотники,— уже миролюбиво обратился он к росомахе. Когда в желудке много вкусного мяса, человек становится добрым. Злость — спутник пустого желудка и больной печени.— Я ухожу! — крикнул Атувье. Он взял сумку, потянулся к шкуркам, но передумал их брать. Зачем нести лишний груз. Яранга его далеко отсюда. Когда еще он туда вернется...
* * *Уже пять остановок делала стая, отдыхая после тяжелых долгих переходов. Вожак с черной спиной вел собратьев на юг. Стая жила дружно, подчиняясь командам самого сильного и умного. Волки поочередно выходили в «голову» и прилежно мяли снег, торя дорогу остальным. На стоянках стая разбегалась, каждый пытал удачу в одиночку. Собирались по первому зову Вожака.
Снега и холод задушили землю, загнали в норы, в гнезда, в сугробы зверей и птиц. Голод все чаще терзал желудки вольных и гордых волков. Куропатки, сороки и вороны покинули эти места — подались в более теплые. Туда, где они могли летать, не рискуя умереть от холода в полете.
Стае нужна была Большая Охота, волки хотели напиться горячей крови рогатых.
Однажды белая волчица напала на след рогатых. Она сказала о следах супругу и другим волкам. Стая радостно завыла: «Вожак, веди нас на Большую Охоту!» Но Черная спина, сам не меньше других страдавший в последние дни от голода, недаром был избран Вожаком. Переждав, пока стихнут голоса собратьев, он приказал: «Я посылаю трех из вас «глазами стаи». Возьмите запах оленей, но ищите запах другой стаи. Если возьмете метки чужаков, мы не тронем оленей. Волки должны уважать законы жизни. Я сказал».
Его супруга первая взяла запах чужого волка.
Стая снова потрусила на юг.
На исходе второго дня после пятой большой передышки к Вожаку подбежала белая волчица. Она сообщила: «Я видела следы оленей. Их охраняет один человек» .
«Ты не ошибалась? Ты верно приняла запах одного человека? Человеки в одиночку не охраняют рогатых Я знаю».
Волчица раздраженно зарычала (она ведь была его подругой): «Я знаю, как ты осторожен. Я знаю тебя и говорю: рогатых охраняет один человек. Один, без собак. У него только железный клык и длинный ремень. Я приняла запахи его логова».
«Нет собак?» —удивился Вожак.
«Нет. Я приняла запах старого волка. Я знаю — за рогатыми этого человека ходит наш Седой. Я помню его запах».
Вожак поднял морду к бледной луне, и над продрогшей тундрой разнесся его призыв: «Мои волки, спешите на мой зов!»
Подняла морду к луне и белая волчица. Она сообщила собратьям радостную весть.
