Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи
Покачиваясь на плохо сгибавшихся лапах, Седой покинул место Первого сбора стаи.
И тогда Вожак сказал: «Я говорю! Братья, воздадим славу старому волку, который умножал и сохранял наш род». Задрав морду навстречу встававшему над землей солнцу, Вожак завыл. И другие волки сделали то же, и в Большой Тишине далеко-далеко от урочища многие Птицы и звери услышали песню славы в честь старого волка.
А Седой, опустив голову, уходил все дальше и дальше, от стаи. Отныне он остался один на этой холодной черно-белой земле. Снег лишь припорошил колючую землю, но старый волк уже чуял, что скоро сверху упадут на нее новые знаки Долгого Холода. Об этом ему «говорили» старые раны и старые кости. Они уже давно извещали ему о холодах и пургах... Седой шел навстречу солнцу, в те места, где он впервые встал на тропу охоты, где проходила тропа свободных оленей, возвращавшихся к Долгому Холоду от большой холодной воды. Зачем он идет к этой тропе? Ему теперь не завалить даже совсем молодого вольного оленя. Разве что удастся подкараулить такого же старого оленя, как и он сам. Но сколько помнил себя Седой, столько знал, что в стаде вольных рогатых старых, немощных он не встречал. Видно, вольные олени тоже живут по тому закону, что и волки. Старый зверь не нужен сородичам.
* * *Он все шел и шел. Ему хотелось поскорее покинуть владения стаи, из которой его проводили с почетом. Седой был стар, но горд. Ему не хотелось, чтобы собратья видели его жалким. А пустой желудок уже «запевал» такую знакомую песню голода.
Седой с трудом добывал полевок и оттого слабел с каждым новым днем. Уже взошло семь лун, как он покинул стаю. Утром восьмого дня его ноздри поймали запах оленей. Седой встрепенулся, потрусил на запах и вскоре встал на след рогатых. Он чихнул, прочищая ноздри, и поплелся по следам.
...Десять и четыре луны и столько же солнц паслись важенки сохжоя в доброй долине. На пятый день от десятка самец увел важенок из нее. Атувье, собрав пожитки, двинулся за косяком. Он решил довериться чутью сохжоя. Другого решения у него не было. Незнакомые сопки, пряча свои макушки в облаках, угрюмо «смотрели» на незнакомого человека. Давно не видел ни солнца, ни луны Атувье и не знал, куда ведет оленух и его, человека, могучий, умный сохжой. Но сохжой обязательно приведет косяк на новое, богатое пастбище. В этом Атувье не сомневался.
Дикарь задавал ход, шел хоть и быстро, но так, что за ним поспевали даже самые молоденькие оленухи,вчерашние оленчики. Иногда самец-предводитель скоро поднимался на склон сопки, оглядывая косяк. Он видел всех и всё. Видел и человека, неотступно шагавшего за его оленухами. Сохжой злился на человека, на заклятого врага вольных оленей. Злился, но пока терпел присутствие врага. Человек вел себя миролюбиво, не пугал оленух. Пропажу одной важенки сохжой заметил, но это не насторожило его. Важенки глупы и трусливы. Та могла просто где-то отстать.
Весь день дикарь вел оленух по распадкам. К вечеру показался просвет, и косяк вышел на просторное плато. Слева виднелись зубцы неведомого Атувье хребта. Снег на плато был испещрен следами зайцев. В одном месте Атувье заметил свежие следы росомахи. Они тянулись к гребню и пропадали за ним... «Однако, спокойное место»,— подумал Атувье. Сохжой ушел вперед и остановился на возвышении. Он глядел куда-то вдаль, словно высматривая что-то.
Оленухи разбрелись по плато, бережно обкусывая еще не занесенные снегом кустарники, разгребали неглубокий, рыхлый снег, щипали ягель.
Атувье снял чаут. Накануне он доел мясо убитой им оленухи. Надо было убивать вторую. Он уже высмотрел одну, хромавшую на левую переднюю ногу. Оленуха поранила ее, когда косяк переходил свежую осыпь. Наверное, в ногу попал острый камешек. Ее-то он и решил убить — все равно с больной ногой уже не сможет бегать.
Наступили сумерки. Они быстро густели. Небо впервые очистилось, и над землей чаучу засияла луна.
Оленухи далеко ушли от «ворот» плато, в которые они вошли. Что-то заставило Атувье оглянуться назад, на «ворота». Луна светила так ярко, что слепила глаза, но Атувье, как и все чаучу, лишь мельком взглянул на ночную сторожиху Земли. Нельзя долго смотреть на луну, иначе она возьмет тебя к себе. Старые люди говорят, что все ушедшие из этой жизни живут на ее обратной стороне. Неожиданно в лунном свете на седловине «ворот» вырос силуэт волка. Атувье замер, часто-часто заморгал. Нет, это не сон — там стоял волк. Атувье выхватил из колчана стрелу.
Седой хоть и с трудом, но все же разглядел человека. У волков чуткие уши и острые глаза. А он, изгнанный из стаи, еще не совсем старый, он еще видел далеко.
Седой попятился назад.
Атувье не верил глазам. Где волк? Неужели хитрая, зловредная старушка Келле вздумала над ним подшутить? Ой-е, так оно и есть! Это ее проделки. Если бы здесь была стая, он услышал бы голоса хвостатых. Однако, вспомнив ту зиму, когда он охотился вместе с ними, Атувье снова насторожился. «Это были «глаза стаи»,—подумал он. Э-э, он не даст хвостатым застать себя врасплох. Он будет защищать своих оленей. Не мешкая Атувье принялся заготавливать дрова. Хорошо, что на плато росло много кедрача и тальника.
Прошло совсем мало времени, и на плато загорелся костер. Большой костер. Искры от него летели высоко. Атувье торопился. Некогда было высматривать хромую. Он заарканил первую же оленуху, которая подошла ближе остальных, и торопливо всадил ей нож в сердце. Вытащив кишки, взял их в охапку и пошел к «воротам». Так всегда делали умные пастухи. Нельзя одним людям есть мясо, надо делиться с волками, росомахами, воронами. Если делиться кишками и костями с хвостатыми, они не будут нападать на оленей. У каждого стада должны быть и хвостатые пастухи. Только не все пастухи помнят об этом справедливом законе. Правда, и хвостатые не всегда довольствуются малым. Когда собирается большая стая, ей нужно много мяса. Но в стаях ходят не все волки. Многие охотятся парами, а то и в одиночку. Они-то часто и бывают «пастухами». Может, сюда тоже пришел волк-одиночка? Атувье оставил кишки и поспешил под защиту костра. Ночь покажет, кто пришел.
Ночь прошла спокойно. Никто не потревожил оленей.
Утром, держа наготове лук, Атувье направился к седловине. Подошел и сразу увидел волчьи следы. Остатки кишок приканчивали две вороны.
