Невосполнимый ресурс - Евгений Васильевич Акуленко
Часть пути лежала через замерзшее болото. Когда оно оттает, пройти по нему станет проблематично. На практике это означало, что человек в здравом уме в эти веси не попрется.
Когда я взобрался на пригорок, дыхание мое сбилось. Внизу открылась утаенная хвойным лесом неподвижная гладь черного зеркала, удерживаемого каменными ладонями. Если существовали на свете заповедные, сокровенные места, то передо мной, несомненно, лежало одно из них. В овраге петлял по каменистому руслу ручей. Поодаль, через кочкастую болотистую низину, зеленел бойкий подлесок. В выглянувшем солнце золотились вековые сосны.
Я прислонился щекой к шершавой коре, обратив взгляд вверх, туда, где вальяжно покачивались густые кроны, и спросил вполголоса:
— Я поживу здесь. Можно?
Тихонько постанывали стволы, шумел, путаясь в иголках, ветер. Откуда-то свалилась шишка, отскочив, покатилась по камням. В сплетении веток мелькнул роскошный беличий хвост, заставив Балабана замереть, подняв переднюю лапу.
Впервые за много дней я перевел дух.
Я был дома.
Почему-то мне хотелось поскорее убраться с большого озера. Туда можно наведываться потом на рыбалку или за какими-нибудь другими надобностями. А сейчас нетерпелось раствориться в глуши, спрятаться, втянув щупальца. Я разобрал лодку, снял ее с воды и начал перетаскивать имущество. Путь в оба конца с перекурами и остановками занимал около часа. После пары рейсов я пригорюнился: гора вещей не убывала, а ходить в полную длину маршрута было однообразно и грустно. Поэтому избрал другой способ перемещения — короткими отрезками. Пройденный путь от этого не менялся, но так мне казалось веселее. Для транспортировки тяжелых мешков приспособил волокушу: где позволял рельеф, протаскивал их на еловых ветках, как на санках, по нескольку штук за раз. К вечеру со всеми ухищрениями мне удалось преодолеть лишь половину пути. Донести все полностью получилось только на следующий день.
Вначале я решил разбить лагерь прямо на берегу, уж больно там было красиво. Но с воды бодро задувал свежий апрельский ветер, трепал тент, гнул дуги, пересчитывал ребра ледяными пальцами, и я благоразумно решил переместиться поглубже в лес, облюбовав сухую ровную полянку в двух шагах от ручья. От порывов с озера ее защищал пологий склон, те, что каким-то чудом преодолевали его, вязли в густой молодой подпушке. Ноги по щиколотку утопали в ковре из мха. Здесь было тихо и как-то по-домашнему уютно.
На землю я настелил толстый слой лапника, предварительно избавив его от заскорузлых сухих веток. Получился мягкий пружинящий матрас, благоухающий Новым годом. На таком основании можно спать даже без полипропиленовых ковриков, не опасаясь ни снега, ни слякоти. Со временем, у меня появится более надежное укрытие, но пока придется жить в палатке. Три спальника и два одеяла, даже без учета теплой одежды, позволяли не опасаться холодов в обозримой перспективе. Если вдруг упадут серьезные заморозки, между внутренним и внешним тентом можно набить сухой травы, а на ночь брать в ноги пластиковые бутылки с горячей водой.
Балабану я великодушно предоставил в распоряжение один из тамбуров. Он расположился там на пышной еловой подушке, покрытой своим любимым одеялком, как собачий король. Конечно, он просился внутрь, в тряпочки. Но получил решительный гигиенический отказ. В страшном сне я не мог представить, во что в этом случае превратятся спальные вещи. Мытья лап у нас в ближайшей перспективе не предполагалось.
В пожарной безопасности от палатки растянул навес. Один край опустил к самой земле, другой задрал повыше. Боковины завесил пленкой, чтобы не засекал дождь и не тянуло холодом. Под прикрытием высокого козырька выложил камнями костровище. Все по стандартной, опробованной в многочисленных походах схеме. Но в этот раз с какой-то особой тщательностью и вниманием к мелочам.
Включил телефон и с мрачным удовлетворением констатировал, что связи никакой нет. Хотел детям отбить сообщения, жив, мол, добрался — не ушли. Ничего, откуда-нибудь с высотки попробую позже.
С нетерпением отдыхающего, который после долгого перелета бросил неразобранные вещи в номере и скорее побежал к морю, я отправился изучать свой водоем на предмет рыбных мест. По всей береговой линии слышались журчалки ручьев, это отдавали воду верховые болота. В стороне за раздвоенной сопкой лежало еще одно озеро. Оттуда по седловине сбегал бойкий поток, заканчивающийся шумным порогом. Под ним в разводах пенного залива я выломал на спиннинг пару годных щучек. Больше нигде не клевало. Пока плавал, в сетки зашло полтора десятка окуней, которых я определил в качестве живцов на жерлицы, конструкции нехитрые, но весьма уловистые. В илистое дно под наклоном вкачивалась длинная жердь, получалась основа. К ней крепилось веретенце с намотанным шнуром, на конце грузило и крючок. Вот и все устройство. Пока возился, несколько штук сработали. Даже несмотря на весеннее баламутье, щука брала жадно, что вселяло некоторую уверенность в будущем.
Самую большую я решил зажарить, остальных закоптить. На склоне выкопал наклонную траншейку с двумя ямами по краям, верхнюю побольше — для тушек, и внизу поменьше — для костра. Окоп закрыл ветками и дерном, навалил земли, получилась полая труба. Копчение предполагалось холодным, дым, пока шел по дымоходу, успевал остыть. Для пущей забористости я подкладывал в огонь гнилушки и сырые ольховые щепки. Улов, развешанный на ветках, прикрыл куском пленки, он служил защитой от мусора и приглушал тягу. Через несколько дней получится золотистый нежный балык, есть его нужно с осторожностью, чтобы не откусить пальцы.
Когда потрошил рыбу, обнаружил не успевшую отнереститься мамку, полную икры. Щучья икра — не бог весть какой деликатес. И еды у меня пока полно. Мне хватит рыбы в озере с лихвой. Не съесть мне ее и не переловить во век. Но зачем губить то, что можно не губить? В миске я аккуратно смешал икринки с
