Аспект белее смерти - Павел Николаевич Корнев
Пока они шли по набережной, долговязый жулик беспрестанно озирался и высматривал слежку, а вот уже на подходе к Яме обогнал всех и двинулся первым, ещё и картуз на затылок сдвинул, открыв взглядам встречных уродовавшее лоб клеймо. Оно будто неким пропуском служило, к ним не цеплялись. Я — другое дело. Меня хмурые молодчики пару раз останавливали. От одних отбрехался, с другими разошёлся, зажав в руке стилет.
Вдогонку издевательски засвистели, но и плевать. Главное, без драки обошлось. Ещё повезло, что наши не успели затеряться в столпотворении Широкой. Нагнал их, пристроился сзади. Быстро темнело, но идти на дело было пока ещё слишком рано, поэтому Гусак свернул к одной из пивных. Вокруг выставленных на улицу бочек толпились выпивохи, Лука с Плаксой и Хват уселись чуть в сторонке на завалинку, Яр аккуратно опустил под ноги какой-то мешок и прислонился к стене. Гусак наведался в забегаловку и вернулся с четырьмя кружками пива.
Чего это он расщедрился?
Парни завели разговор, нисколько не опасаясь, что их погонят прочь, а вот мне приходилось не только присматривать за ними, но и следить за местными хищниками. Хоть и знал теперь несколько нужных имён, только, если зевну и возьмут в оборот, могу и не выкрутиться. В итоге я встал на углу через три дома, небрежно прислонился к стене и принялся в подражание бывалым ухарям чистить ногти остриём стилета. Меня сразу будто бы даже замечать перестали, только это всё до поры до времени. Принесёт нелёгкая босяков позадиристей или подвыпивших молодчиков — хлебну лиха.
К парням, к слову, несколько раз подваливали разные мутные типы, но после недолгого общения с Гусаком все они неизменно отходили. Не удалось даже понять, были это его знакомые или случайные люди.
Солнце давно скрылось за крышами домов, небо окончательно потемнело. В кабаках и борделях затеплились огоньки свечей и керосиновых ламп, на улице разожгли где фонари, а где костры. Приглянувшийся мне угол оказался чужой территорией, но я без труда нашёл общий язык с застолбившими его балаганщиками. И даже грош в перевёрнутый цилиндр кинул, когда троица музыкантов заиграла весёленькую мелодию, а разбитная грудастая деваха взялась постукивать по бубну, крутить бёдрами и зазывать прохожих.
Понемногу от ближайших кабаков подтянулись зеваки, и я затерялся среди них. Так и переминался с ноги на ногу битый час, не спуская глаз с парней. Те время от времени начинали выяснять отношения, но всякий раз очень быстро успокаивались; Гусак даже принёс себе и Луке по второй кружке.
Но я всё равно места себе не находил. Маетно было на душе. И «маетно» — это ещё мягко сказано.
Чужая округа, где ничего не стоит нарваться на неприятности, сомнительное дельце, подельники, от которых так и воротит. И Рыжуля с Мелкой на берегу. Пусть к раковой заводи никто, кроме обитателей Гнилого дома, дороги и не знает, но мало ли?
Уж скорее бы со всем этим закончить! Пусть бы хоть какая-нибудь ясность появилась! Сорвём куш или нет. Заплатим оброк Бажену или будет нечем. Останемся в Черноводске или придётся уносить из города ноги. Пойду я завтра просить Горана Осьмого пристроить меня в приют или встречу утро, сплавляясь вниз по реке. А если сплавляясь — то на лодке или с перерезанной глоткой. Такого ведь тоже исключить было нельзя.
Черти драные! Да чего они медлят-то⁈
От пивной парни отошли, когда я уже окончательно извёлся. Ничего не стоило потерять их в толчее, поначалу пришлось едва не наступать на пятки, а вот на тихих узеньких улочках вновь поотстал — пусть тёмные рубаха и штаны в глаза и не бросались, но они вовсе не превращали меня в невидимку. Гусак время от времени оглядывался, потеряю осторожность — приметит.
Но остерегаться приходилось отнюдь не только этого. Хоть столпотворение и осталось позади, не спал и квартал, через который мы сейчас шли. Бродили от притона к притону едва стоявшие на ногах молодчики, кто-то заходил в курильни, кого-то выбрасывали за порог. Предлагали бесплатную первую затяжку зазывалы, цеплялись к прохожим пьяные шлюхи.
Огоньки самокруток в подворотнях и глухих проходах, едкий запах табака и сладковатый аромат дурман-травы, тихие голоса и отчаянная ругань. Все чувства обострились до предела, но мало-помалу улица опустела, только всё так же яростно облаивали чужаков цепные псы. Дальше парни свернули в боковой проход, и почти сразу послышался скрип петель, я поспешил следом и едва не опоздал: успел заметить лишь, как закрывается калитка.
Вела та на задний двор двухэтажного дома. На окнах — ставни. И — тишина.
Пришли?
Я повертел головой по сторонам и рванул к сараю, выстроенному на краю соседнего двора. Подпрыгнул и ухватился за край крыши, затем подтянулся, упёрся ногами в стену и забрался наверх, где и распластался на досках. Миг выжидал и прислушивался, затем осторожно пополз вперёд. После чуть приподнялся на локтях и осмотрелся.
Хват и Плакса расположились под каким-то навесом, а Лука и Гусак оттащили в сторону деревянный щит, до того закрывавший тёмный провал в земле. Яр достал из мешка две лампы и заправлял их керосином. Вспыхнул огонёк спички, следом загорелись и фитили светильников.
Одну лампу Лука, Плакса и Гусак унесли с собой, вторую Яр установил на нижних ступенях спуска в канализацию.
— На кой? — спросил Хват.
— Если ноги делать придётся, — пояснил Яр. — Они налево ушли, мы направо рванём. Там рядышком ещё один спуск есть. Уведём погоню за собой.
— Какую ещё погоню?
— Умолкни! — потребовал Яр и ушёл под навес. — Сядь и не отсвечивай!
Наступила тишина, и я задумался, как быть дальше.
Пусть с крыши сарая и просматривался тянувшийся вдоль задворок переулок, но оставался ещё и сам дом. А ну как подельники Гусака затаились именно там? Лука вернётся с товаром, тут его под белы рученьки и примут!
Но этому я помешать в любом случае не могу, зато непременно замечу отсюда всех, кто решит подобраться к калитке по переулку. А меня — нет, меня тут не разглядеть. Подать сигнал всегда успею.
Высоко лежу, далеко гляжу.
Лучше уж так, чем по округе круги нарезать. Всё больше толку выйдет.
И я остался лежать на чуть скошенной крыше сарая. Сам не шевелился, только вертел головой по сторонам, высматривая
