Приключения бригадира Этьена Жерара - Артур Конан Дойль
Я с ужасом вскочил с места. Что я наделал: потерял целых четыре часа, забыв о деле императора!
— Извините меня, сударыня, но я немедленно должен ехать в Гоф! — воскликнул я.
Женщина побледнела и взглянула на меня укоризненно.
— А как же я-то останусь? — что будет со мной?
— Меня призывает священный долг. Я должен ехать.
— Вы должны ехать? А я должна остаться здесь в руках этих зверей? О, зачем я только вас встретила?! Зачем вы меня заставили поверить в вас, в вашу защиту и покровительство?
Глаза ее заблистали гневом, но через минуту она склонилась ко мне на грудь и отчаянно зарыдала. Вы себе представляете, какое это было искушение для защитника и покровителя! Я должен был употребить все усилия, чтобы сдержать волновавший меня порыв. Но я оказался на высоте положения. Я гладил красавицу по ее чудным волосам цвета воронова крыла и шептал ей слова утешения. Правда, я одной рукой обнимал ее за талию, но это было необходимо для того, чтобы она не упала.
Княгиня подняла свое заплаканное лицо и едва прошептала:
— Воды! Поскорее!
Уложив ее на диван, я поспешно бросился за водой. Мне пришлось обойти несколько комнат, пока я нашел графин с водой. Прошло минут пять с тех пор, как я оставил княгиню — не более. Каково же было мое удивление, когда, вернувшись, я нашел комнату пустой. Княгиня исчезла.
Я выскочил из комнаты и вызвал трактирщика. Он явился, и на мой недоуменный вопрос ответил, что женщины этой он никогда не видал и плакать не будет, если и впредь не увидит.
Я бросился искать пропавшую княгиню по комнатам, но поиски эти ни к чему не привели. Случайно проходя мимо зеркала, я заглянул в него и остановился, как вкопанный. Из зеркала на меня глядело мое собственное лицо с дико вытаращенными глазами и широко раскрытым ртом. Я увидал, что четыре пуговицы моего мундира расстегнуты. Предчувствуя недоброе, я поспешно ощупал карман. Увы, так и есть! Драгоценный пакет исчез бесследно!
О глубина лукавства, таящегося в женском сердце! Эта тварь меня ограбила в то время, когда с такой нежностью и беспомощностью прижалась к моей груди! В то время, когда я ее гладил по голове и шептал ей нежные слова утешения, ее воровские руки работали в моем кармане!.. Теперь все мне стало ясно.
Весь этот скандал в трактирной зале, нападение на так называемую княгиню и все прочее было сплошным лицемерием, подстроенной специально для меня ловушкой… Этот негодяй трактирщик был, очевидно, тоже в заговоре.
Я схватил саблю, лежавшую на столе, и бросился разыскивать трактирщика, но негодяй этот угадал мои намерения и приготовился. Он стоял во дворе с ружьем в руках. Рядом с ним стоял его сын, держа на привязи собаку. Два конюха с вилами стояли по бокам. Трактирщица освещала фонарем двор, очевидно, для того, чтобы я не напал на эту компанию врасплох.
— Уезжайте, милостивый государь, поскорее уезжайте! — закричал трактирщик скрипучим голосом, — ваша лошадь у дверей и никто вам не помешает уехать. А если вы начнете приставать к нам, то вам придется иметь дело с тремя храбрыми людьми.
Я видел, что ружье от страха тряслось в его руках, хотя все они для того, чтобы ободрить себя, смеялись. Вилы конюхов тоже раскачивались во все стороны. Значит, мне приходится опасаться только собаки.
Но допустим, что я повалю на землю этого толстого мерзавца, приставлю к его горлу клинок и стану допрашивать? Кто поручится, что он скажет правду? Зачем мне связываться с этой сволочью? Потерять я в этой борьбе могу, но выиграть что-либо совершенно невозможно.
И я ограничился тем, что глянул на них сердито и грозно. Все они рассмеялись, ружье и вилы в их руках затряслись еще сильнее. Не теряя времени, я прыгнул на лошадь и поскакал прочь. Так как содержание похищенных бумаг было мне приблизительно известно, я решил передать это содержание князю Саксен-Фельштейнскому устно, сказав, что так мне приказано императором.
В Гоф я прибыл ровно в полночь. Несмотря на позднее время, все окна замка были ярко освещены. Когда я проезжал по улицам местечка, народ собирался толпами и ругался по моему адресу. Один раз у меня над ухом просвистел камень, но, несмотря на все это, я ехал вперед и, наконец, очутился перед дворцом.
Передав лошадь конюху, стоявшему у ворот, я авторитетным, не допускающим возражений тоном заявил, что должен безотлагательно повидаться с князем по важнейшему делу, не терпящему никаких отсрочек и проволочек.
В зале было совсем темно, но в ней слышался гул многочисленных голосов. Когда я громко об'явил о цели своего-приезда, эти голоса смолкли, и водворилось гробовое молчание. Тут происходило какое-то важное заседание. Очевидно, на этом собрании обсуждалось то дело, ради которого я сюда приехал, т.-е. вопрос о войне и мире. Значит, я еще имею время наклонить весы в нашу сторону и сохранить Германию для императора и Франции.
Мажордом принял меня угрюмо и, введя в небольшую приемную, вышел вон. Минуту спустя он явился снова и сказал:
— Князя беспокоить теперь нельзя. Вас примет и выслушает княгиня.
Княгиня? Есть
