Виктор Бурцев - Зеркало Иблиса

– Вот, вот… – сказал он, протягивая на вытянутых руках бумаги Ягеру.

Людвиг повертел их в руках, затем нашел нужную страницу. Пробежал глазами.

– Ну у вашего папаши и почерк… Какие-то значки…

– Это показания ветра, температуры и…

– Сам знаю. Черт. Послушайте Артур, вам будет, может быть, небезынтересно. «Скала совершенно черная. Как и песок вокруг нее. Совершенно очевидно, что это скальное образование имеет очень большой возраст. Как оно сохранилось в этих жестких условиях, непонятно. Может быть, в Мюнхене что-нибудь смогут прояснить? К сожалению, я не смог взять образец, минерал очень твердый. Я сломал молоток». Опять какая-то дребедень Ага, вот. «Я испытал шок. Это же огромный ящер, тень указывает на это». Каково?

Фрисснер молчал.

– Судя по всему, вы правы, дорогой профессор. Камень действительно трудно обойти. Но искать, черт возьми, следует не тень, а все-таки скалу. Черную. – Ягер кинул бумаги Замке. Тот неловко поймал, уронил в песок, какие-то листки рассыпались. – Удивительно, что мы еще не заблудились.

И штурмбаннфюрер направился куда-то в пески.

– Куда вы?! – окликнул его Фрисснер.

– Назад. К грузовикам… – не оборачиваясь ответил Ягер.

– Но мы же пришли совсем с другой стороны!

– Пойдемте, пойдемте! – крикнул Ягер, взбираясь на песчаную горку. – Если вы хотите успеть до темноты…

Фрисснер махнул рукой Шинкелю, и они оба направились вслед за Ягером. Вскоре их нагнал обиженно бормочущий Замке. Профессор озабоченно вытряхивал из бумаг своего отца песок.

– Он что, сошел с ума? – спросил Замке, поглядывая в спину Ягеру.

Фрисснер поднял брови:

– На основании чего вы делаете такой вывод?

– Ну… Он швырнул в песок бумаги.

– И что? Это же копии…

– Понимаете, это очень ценные бумаги. Фактически вся наша экспедиция строится на этих документах.

– Я полагаю, что она почти закончилась, – ответил Фрисснер – Мы очень близко к цели.

– Осталось еще три приметы и собственно Зеркало, не забывайте об этом. Конечно, о нем написано очень мало, но даже эти крохи могут пригодиться…

– Бросьте, профессор, – сказал Артур. – Если Ягер и помешался, то вряд ли об этом можно судить по тому, бросает он бумажки на землю или не бросает. В чем-то я могу с вами согласиться, но больше склоняюсь к тому, что Людвиг никогда особенно нормальным и не был.

Замке ничего не ответил.

Они подошли к грузовику, когда солнце уже щедро раскровенило небосвод. Ветерок унялся, а жара стала спадать, предвещая ночной холод.

К чести Ксавьера Лангера, солдаты не разбежались, не сделали попыток уехать и не стали легкой добычей арабов. Фрисснера встретил Вольдемар Хенне, который дежурил в охранении.

– Ну что? – спросил Артур у Лангера.

– Все в порядке, господин капитан. Два раза мы видели что-то темное там… – Он указал рукой на запад. – Но я дал команду не стрелять. Мало ли что это могло быть…

– Где видели черное?

– Там… – Лангер снова указал рукой. Фрисснер всмотрелся в указанном направлении, прикрываясь рукой от солнца.

– Ничего не вижу…

– Это как будто проявлялось из ничего. Вдруг там что-то образовалось… Игра света или что-то вроде того. Может быть, мираж?

– Может быть… – Артур смотрел в направлении, указанном Лангером. Солнце медленно садилось, и казалось, что где-то за горизонтом ходит кто-то огромный, но едва заметный на фоне пламенеющего неба. – Может быть… Спасибо, что сообщили, Ксавьер. Пойдите разберитесь с едой…

Когда Лангер отошел, Артур еще некоторое время всматривался в даль, как вдруг понял, что слышит какой-то непрекращающийся шум. Бормотание. Он оглянулся в поисках исгочника и увидел коленопреклоненного Фрица Людвига, который громким шепотом читал молитвы.

Фрисснер вслушался

– Господи, спаси и сохрани меня. В этих песках только на тебя уповаю, ибо ты моя защита и опора в трудный час. Отврати от меня взоры врагов моих, отврати от меня огонь ружей их и жар этого чужого солнца. Верю в твою силу, господи, верю в защиту твою. Уповаю на твою милость и опеку…

Фриц Людвиг явно состряпал эту молитву сам. Эти слова, наполовину выхваченные из Библии, которую он держал в руках, наполовину обусловленные реалиями жизни, были искренними, честными, наполненными. Самый настоящий заговор, древний, почти языческий. Наверное, именно так составлялись те самые молитвы, которыми зачастую бездумно и бестолково пользовались современные христиане. «Господи, спаси… На тебя уповаю…» Эти простые слова шли из глубин души человеческой, той самой, которая когда-то, может быть, вышла из рук Всевышнего.

– Господи, спаси и сохрани меня. Ибо верю в силу твою… – раскачиваясь, шептал Фриц Людвиг. – Господи, спаси и сохрани меня… Господи…

Фрисснер вдруг понял, что не разум Фрица говорит сейчас, а что-то другое. Как будто потерявшийся ребенок обращается к отцу… Старается докричаться до него, хотя родителя не видно, он где-то далеко.

– Только его никто не слышит, – внезапно сказал кто-то над ухом.

Фрисснер вздрогнул, обернулся. Рядом стоял Ягер.

Штурмбаннфюрер что-то прихлебывал из миски и вкусно хрустел галетой. Фрисснер ощутил, что сильно проголодался.

– Что вы сказали?

– Не важно, – туманно ответил Ягер и направился к костерку, возле которого что-то колдовал Шинкель.

Фриц Людвиг продолжал молиться до наступления темноты. Когда на небе высыпали первые звезды, он заступил в дозор.

Фрисснер еще долго видел его фигуру, то пропадающую, то снова появляющуюся в свете костра. Фигуру человека, уверенного в своем Боге.

Впервые за всю жизнь Фрисснер пожалел, что не верит ни в Бога, ни в дьявола.

61

Я ведь – человек, подобный вам.

В эту ночь на небе звезд не было. Звезды хотели подойти ближе к костру, погреться… Но упали, сорвались со своих дорог, назначенных сотни тысяч лет назад самим Аллахом. Звезды упали, рухнули в непостижимую темень мироздания, ушли вслед за создателем. А костер под черным небом остался.

Журчала вода, перекатывая в себе камушки и песок несуществующего оазиса. Горел усталый огонь, дул слабый, подвывающий в камнях ветер.

Три человеческие фигуры, замотанные в тряпки, сидели у огня, протягивая изредка к нему руки. Грелись, стараясь зачерпнуть немного обжигающего тепла, омыть им руки. Не получалось.

– Холодно, – сказал Саммад. – Холодно…

– Тебе? – Имран ухмыльнулся.

– Да. – Саммад снова протянул руки к огню, и языки пламени, словно живые, потянулись к этим темным ладоням. – Даже мне холодно…

Третий человек, закутанный в темные одежды, ничего не сказал, только коротко стрельнул черными глазами в сторону Саммада. Тот перехватил этот взгляд, зло прищурился, но смолчал. За него, словно поняв что-то, заговорил Имран.