Яков Наумов - Тонкая нить
Отпустив Миронова и Луганова, Кирилл Петрович вскоре и сам отправился домой — шел уже седьмой час вечера. Еще в прихожей он услышал продолжительный телефонный звонок.
Полковник снял трубку. Послышался взволнованный, захлебывающийся голос Степана Савина:
— Товарищ полковник, это вы? Савин докладывает. Звоню из автомата. Наша общая знакомая — шпионка. Ее надо арестовать, немедленно. Разрешите…
— Да ты что, рехнулся? — резко оборвал его полковник. — Разве о таких вещах по телефону говорят? Ты откуда звонишь?
— Я?.. Я из автомата, с улицы Фрунзе, — обескураженно сказал Савин.
— С улицы Фрунзе? — переспросил Скворецкий. — Ну, это недалеко. Ты мой домашний адрес знаешь? Нет? Тогда слушай. — Полковник назвал Савину адрес. — Давай быстро сюда, ко мне. И не вздумай дурить. Ясно?
— Вас понял. Лечу, — четко ответил Савин и положил трубку.
Прошли считанные минуты, и в прихожей пронзительно затрещал звонок. «Быстро, — отметил про себя полковник, невольно по дороге в прихожую взглянув на часы. — Не иначе, всю дорогу бегом бежал».
На пороге, едва переводя дух, стоял Степан Савин в полурасстегнутой шинели, с фуражкой, чуть сбитой на затылок.
— Входи, раздевайся, — пригласил его Скворецкий. — Ну, выкладывай, что у тебя стряслось?
Савин заговорил, не садясь на место, спеша, захлебываясь, глотая слова:
— Товарищ полковник… Войцеховская. Докладываю, она — шпионка, враг… Она… решила бежать… за границу…
— Так не пойдет, — укоризненно сказал полковник. — Прежде всего сядь, успокойся, а потом рассказывай толком, по порядку. Что, Войцеховская, что ли, сегодня, сию минуту бежит? Ты ей, ненароком, не сказал, что арестовать ее собираешься? — Полковник усмехнулся.
— Нет, — все так же задыхаясь, продолжал Степан. — Нет, что вы!.. Ничего такого я ей не говорил и виду не подал. А бежать… бежать она думает не сегодня, но скоро… Через неделю… может, еще скорей…
— Ах вот что, — с облегчением вздохнул полковник. — Садись же! — прикрикнул он на Савина и силой усадил его в кресло. — Знаешь что? Ты сначала приди в себя, опомнись, а потом и расскажешь.
Полковник сел за стол, заваленный книгами, журналами, рукописями, и, судя по его виду, можно было подумать, что он углубился в чтение.
Наконец Кирилл Петрович оторвался от статьи, которую читал, и жестом дал понять Савину, что готов его слушать. Степан, успевший полностью прийти в себя, приступил к рассказу. Говорил он сейчас куда спокойнее и вразумительнее, чем в тот момент, когда появился у полковника.
В этот вечер, рассказывал он, нежданно-негаданно к нему явилась Войцеховская, вообще-то не очень баловавшая его своими визитами. За все время их знакомства она заходила к Савину один-два раза, не больше. На этот раз она была необычайно мила, любезна. Могло показаться, что никакой истории в «Дарьяле» вовсе и не было. В свою очередь, и Степан, памятуя наказ полковника, вел себя как ни в чем не бывало.
Пригласив Степана пройтись: погода, мол, хорошая — а какая она хорошая? — на улице ветер, слякоть, нелетная, одним словом, погода, — Анна Казимировна увлекла его к себе домой, где сразу приступила к делу. Дело же оказалось таким, что у него, Степана, до сих пор мороз по коже подирает…
Войцеховская начала с того, что рассказала Степану одну историю, случившуюся с ней несколько лет назад. В тот год Анна Казимировна, по ее словам, отдыхала в Латвии, невдалеке от приморского городка Вентспилс. Там, в окрестностях Вентспилса, живет один рыбак, человек пожилой, степенный. Анне Казимировне о нем рассказывали, да она и сама его как-то видела: ходили на его боте компанией в море, рыбачили…
Так вот, со слов одного приятеля, сблизившегося со стариком, она знает, что этот рыбак не гнушается промышлять контрабандой, ходит на своем быстроходном ботике не только в такие места, куда положено… Ну, еще кое-что посерьезнее она о нем знает. Одним словом, он — тот самый человек, который и нужен сейчас ей и Савину…
Тут же Войцеховская предложила Савину съездить к этому рыбаку и установить с ним отношения. На недоуменный вопрос Степана, зачем это ей понадобилось, она резко спросила:
— А ты не понимаешь, не догадываешься?
Степан опешил. Таким тоном Анна Казимировна с ним никогда не разговаривала. Скажи ему кто другой, что она способна так говорить, он бы ни за что не поверил.
Увидев, что Степан растерялся, Войцеховская вдруг круто изменила тон: заговорила нежно, ласково, просительно. Можно было подумать, что она заботится о его, Степана, судьбе.
— Что ты здесь, в Крайске, в этой стране? — спрашивала Анна Казимировна. — Ничто! Жизнь твоя тут кончена, разбита. Выгнан, опозорен. Да и историю с самолетом помнишь? Тебе эту историю не простят. Нет, нет, не спорь, надеяться не на что — не простят. Что ж тебя ждет, что впереди? Ну, посуди сам, кому ты такой нужен? В чернорабочие пойдешь? Фи! А ведь ты молод, талантлив. Ты много знаешь. Степочка, уедем отсюда. Туда, на Запад… Там каждого ценят по его таланту, способностям. Там — твое будущее. Признаться, я тоже здесь не могу, не могу больше. Я задыхаюсь. А там… там мы будем счастливы. Вместе… Всегда вместе…
Степан был настолько ошарашен, настолько растерян, что беспомощно пролепетал:
— Вы… вы о чем, Анна Казимировна? Как это — уедем? Куда?
— Глу-у-пый, — нежно проворковала Войцеховская, — до сих пор не понял?
Она начала разъяснять Степану, что, раздумывая последние дни над его судьбой (она же его любит. Он и не догадывался?), над своей безрадостной долей рядовой учительницы, пришла к выводу, что самым лучшим для них обоих было бы уехать на Запад: в Швецию или Финляндию, а там во Францию, в Германию (Западную, конечно), в Америку, куда угодно, лишь бы подальше отсюда, от этой опостылевшей страны, где жизнь так неласково обошлась с ними обоими.
Укрепившись в этих мыслях, она и подумала о рыбаке, о его темных делах, которые ей известны. Вот кто поможет осуществить их планы, перебраться на Запад…
«Их планы»! Только сейчас до Степана окончательно дошел страшный смысл ее слов. Забыв все на свете, забыв строгое предупреждение полковника, Степан не выдержал. Он накричал на Войцеховскую, грубо обругал ее, но та — хоть бы что! С мрачной улыбкой она смотрела на Степана, ожидая, когда он замолчит. Степан осекся.
— Дур-рак! — презрительно бросила Войцеховская. — Болван. Не хочешь по-хорошему, я поговорю с тобой иначе. Думаешь, буду умолять, в ножки кланяться? Как бы не так! Не дождешься! Да знаешь ли ты, голубчик, что, если здесь останешься, так твоя песенка спета? Что, не понимаешь? Сейчас поймешь. Да будет тебе известно, что кое-кому там, где нужно, известно во всех деталях, как ты намеревался поднять в воздух сверхскоростную боевую машину и угнать ее за границу. Помешала тебе выполнить твое изменническое намерение чистая случайность. Что? Такого намерения у тебя не было? Смешно! Интересно, как ты будешь это доказывать господам чекистам, когда они получат соответствующий материал и тряхнут тебя как следует? Самолет-то ты поднять пытался, никуда не денешься, не отвертишься…
