Александр Мартынов - В заповедной глуши
— Пошли, — подтолкнул вздрогнувшего Вальку Михал Святославич.
— А… да, — Валька двинулся наконец-то с места и поднял голову. Над входом в помещение, над покосившейся металлической дверь, которую, как видно, не открывали полностью сто лет, висела металлическая табличка — красной эмали, с остатками золотых букв:
ЦЕНТ
УПРА НИЯ
ПОЛ И
МО
СССР — и золотой звездой, неожиданно яркой…
Михал Святославич пропустил Вальку вперёд.
Внутри было… в общем, ни «светло», ни «темно» назвать это не представлялось возможным. В угольной темноте метались алые языки пламени и рассыпались золотые веера, фонтаны и снопы искр. Оглушительно грохал металл, и кто-то огромный тёмным силуэтом высился возле старинной наковальни, вросшей в проломленный деревянный пол. Было жарко, огненно-жарко.
— Вот, — Михал Святославич слегка подтолкнул Вальку в спину.
Пение, звучавшее уже без слов, прервалось. Человек опустил молот и повернулся к вошедшим.
В джинсах, кирзовых сапогах и кожаном фартуке, он сейчас производил не такое уж потустороннее впечатление. По крайней мере, пока Валька не пригляделся к нему подробнее.
Огромного роста, плечистый, кузнец был не просто могуч — он был чудовищно могуч. Бугры мускулов вспухали или плавно перекатывались при каждом движении. На голой груди висел какой-то медальон. Длинные светлые волосы стягивала широкая кожаная повязка. Короткая борода — опалена, длинные мощные усы спускались ниже подбородка. Большие светлые глаза смотрели почти без выражения, лишь на дне их какой-то искоркой горело любопытство… или сумасшествие?
— Михал, — сипловато прогудел кузнец. Шагнул, пожал выше запястья протянутую ему руку лесника. — Рад видеть. С чем пришёл?
Михал Святославич коротко указал на Вальку. И… вышел наружу.
Валька обомлел от такого дела. И испугался — почему-то очень сильно испугался. Такого с ним не было давным-давно.
Кузнец хмыкнул, глядя вслед леснику, в промозглую мокрую черноту. И перевёл взгляд на Вальку. Взгляд был по-прежнему любопытным, но ещё и оценивающим. И под этим взглядом Валька ощутил себя настолько незначительным, что разозлился на себя и перестал бояться:
— Мне нужен нож, — отрывисто сказал он. Густые брови кузнеца, тоже попалённые во многих местах, поползли вверх:
— Но-ож? — протянул он. — Купи в магазине, чего проще.
— Этот нож в магазине не продадут.
Кузнец хмыкнул и снова уставился куда-то вдаль. Теперь Валька видел, что висит у него на груди — серебряный молоточек на витом шнурке.
— Зачем тебе такой нож? — скучно спросил кузнец, не глядя на мальчишку. — Китайская выкидуха стоит триста рублей. Да и ножи получше — не намного дороже. Съезди в Эр-Эфию, там тебе продадут вообще какой угодно.
— Мне нужен ваш нож.
— Мгкхммм… — кашлянул кузнец и соизволил посмотреть на Вальку. На этот раз глаза у него были весёлые. — Ну раздевайся. Будешь махать молотом.
— Я?! — вырвалось у Вальки.
— И я тоже, — отрезал кузнец. — Вон там возьми фартук…
Валька снял куртку, рубашку, водолазку. Кузнец бесцеремонно подтянул его к себе, сдавил плечи, вывернул их. Валька вспыхнул от гнева и рванулся, но кузнец сжал бицепсы выше локтей — мальчишка стиснул зубы. Кузнец оттолкнул его:
— Ну что ж — может, и выдержишь, — буркнул он. — Вон меха. Раздувай огонь…
… — Мы собирались в Черных Лесах…Совы в ночи кричали,Руны горели на наших мечах,Серые шкуры — на наших плечах,
Ярко костры пылали… — ревел кузнец, равномерно взмахивая молотком, обозначавшим место, куда Валька должен наносить удары. Плечи и спину у мальчишки уже ломило, но он стиснул зубы и продолжал обрушивать тяжёлый молот снова и снова…
— Страшен был первый натиск врагов —Многие в Небе пируют…Гневны, пронзительны взгляды Богов,Ярость вскипает — Ярость Волков,Бури в душах лютуют!
Раньше Валька не имел представления о кузнечном деле. Он многое знал о холодном оружии, но как куют клинки — было для него откровением. Кузнец снова и снова месил, перекручивая и выгибая в спираль, одну и ту же заготовку, горевшую белым пламенем и под ударами Валькиного молота выбрасывавшую снопы искр.
— Пленник кричит — меч взмывает над ним,Кровью Земля обагрилась.Так свою смерть обретут все враги,Точен удар крепкой русской руки —Нет им надежды на милость.
Слова песни были так же размеренны, как точные направляющие удары молотка в руке кузнеца. Вот он отстранил Вальку коротким жестом, клинок, схваченный клещами, нырнул в бадью, грохнуло, зашипело, рванулся пар… Валька переводил дыхание. Кузнец пел:
— Мы выходили из Черных Лесов,Солнце над нами всходило…Ужас сковал сердце вражьих полков —Необорим натиск диких волков,Полных языческой Силы![56]
— Ну! Давай мехи!
И мальчишка подскочил к деревянной рукоятке, начал качать, стиснув зубы и глядя, как вновь раскаляется сталь, начинает жить и дышать…
… — Подъём, — раздалось над Валькой, и мальчишка ошалело привстал на локтях.
Ладони горели. Плечи и спина ныли. Валька еле удержал настоящий стон.
Кузнец стоял над ним. Горел неяркий, но настоящий электрический свет, делавший кузницу не такой уж загадочно-таинственной. Но это Валька отметил лишь мельком, потому что в руке кузнец держал нож.
Его, Вальки, нож.
Он был длиной по клинку сантиметров двадцать — длинный. Примерно с двух третей толстого обуха, явно годного перебивать кости, шёл плавный спуск, тоже заточенный, сам клинок прорезала выборка. Маленькая гарда изгибалась буквой S, плотно обмотанная намертво закреплённым ремнём рукоять венчалась серебряным диском с гравировкой восьмиконечной звезды. А ещё одна гравировка вязью шла по клинку с одной стороны — это была свастика и какие-то руны.
Кузнец ловко повернул клинок — и Валька увидел надпись:
Без дела не вынимай — без славы не вкладывай!
Валька взял нож в руку — и по ней до самого плеча словно бы пробежали огненные мурашки. Оружие казалось продолжением руки — едва ли не более естественным, чем собственные пальцы. Мальчишка перебросил нож в испанский хват, обратно — в шведский, потом — во французский[57]. Повёл ножом по воздуху. Подбросил его, поймал за кончик лезвия и послал через комнату — за десять шагов — в одну из закладывавших окно досок. Исчезнув из его ладони, нож вырос в деревяшке и, коротко провибрировав, замер. Валька, подойдя, выдернул оружие, осмотрел его. Спросил, не поворачиваясь к кузнецу:
