Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)
В то время как мы стояли там в тусклом полумраке, смотрим: вдруг вылезает пара собак из-под Джимовой кровати, вслед за ними еще и еще собаки, покуда их не набилось в чулан одиннадцать штук! Экая досада: мы позабыли запереть дверь пристройки! Негр Нат только вскрикнул: «Колдовство!» — да как бросится на пол, да как начнет стонать, словно умирающий! Том распахнул дверь настежь, выбросил на двор кусок мяса из Джимовой порции, собаки кинулись на добычу, а вслед за ними выскочил Том, захлопнув за собой дверь, — я знал, что он замкнет и другую дверь. Затем мы принялись за негра, журили его, ласкали, уговаривали, расспрашивали — неужели ему опять что-нибудь померещилось? Он поднялся, пугливо озираясь:
— Масса Сид, вы опять скажете, что я дурак… но, ей-же-ей, я видел миллион собак ли, чертей ли, право, не знаю, видел их вот сейчас! Мало того, масса Сид, я их чувствовал, я чувствовал их, сэр: они все перескакивали через меня! Желал бы я двинуть хорошенько одного из этих чертей — только один разочек — больше мне не надо! Но еще лучше, если б они совсем оставили меня в покое!
— Ладно, я скажу тебе, что я придумал. Почему они сюда забрались как раз во время завтрака беглого негра? А потому, что они голодны, — вот почему. Ты испеки им заколдованный пирог — и дело с концом.
— Господи, масса Сид, как же я испеку заколдованный пирог? Я не умею. Я никогда еще не слыхивал о таком пироге…
— Ну, хорошо, видно, мне придется испечь его самому.
— Ах, голубчик, правда? Я вам в ножки поклонюсь!
— Хорошо, так и быть, только для тебя — ты был с нами услужлив и показал нам беглого негра. Однако надо быть осторожным. Как только мы войдем сюда, ты повернись спиной; и что бы мы ни положили в миску — не показывай даже виду, будто ты заметил. Да смотри не оглядывайся, когда Джим будет вынимать кушанье из миски, — чего доброго, еще случится что-нибудь! А пуще всего не притрагивайся к заколдованному пирогу.
— Да сохрани меня Господь, масса Сид! Возможное ли это дело! Я ни за какие миллионы не притронусь к нему и кончиком пальца!
Глава XXXVII
Последняя сорочка. — Общее отчаяние. — Приготовления к побегу. — Заколдованный пирог.
Дело шло на лад. Мы вышли из чулана и отправились к мусорной куче на заднем дворе, где свалены были старые сапоги, тряпки, осколки бутылок, негодная оловянная посуда и тому подобный хлам; порылись и отыскали старый жестяной тазик, чтобы испечь пирог; кое-как заткнули в нем дыры, забрались в погреб и наполнили тазик мукой; потом пошли завтракать. По дороге мы подобрали два гвоздя, и Том сказал, что ими наш узник очень удобно сможет нацарапать свое имя и историю своих страданий на стенах тюрьмы; вот мы и сунули один из гвоздей в карман тетушкиного передника, висевшего тут же на стуле, а другой заложили за ленту дядиной шляпы, лежавшей на конторке, потому что мы слышали от детей, что папа и мама сегодня утром собираются навестить беглого негра. Когда дядя пришел к столу, Том украдкой положил ему оловянную ложку в карман куртки; тетя Салли еще не являлась, и нам пришлось подождать ее немного.
Наконец она пришла, красная, сердитая, расстроенная; одной рукой она принялась разливать кофе, а другой без разбору щелкать ребятишек по головам.
— Уж я искала-искала по всем углам, — воскликнула она, — просто чудо, да и только! Куда это могла деваться твоя другая сорочка?
У меня так и упало сердце, даже все внутренности перевернуло от страху, а тут еще жесткая корочка хлеба застряла в горле, по дороге встретилась с кашлем, выскочила изо рта, перелетела через стол и попала одному из ребятишек в глаз. Он скорчился, словно червяк на удочке, и поднял страшный рев — ни дать ни взять краснокожий индеец. Смотрю, Том весь посинел от натуги. Словом, с минуту или около того мы были в таком положении, что не приведи господи! Но затем все опять пришло в порядок — эта неожиданность нагнала на нас такой страх!
— Удивительно, — отвечал дядя Сайлас, — просто непонятно. Я отлично помню, что снял ее, когда…
— Как же иначе-то? Ведь у тебя другой и нет, если не считать той, что на тебе. Слышите, что он городит! Я сама знаю, что ты снял ее, потому что она вчера еще висела на веревке — я сама видела собственными глазами! А теперь пропала — вот и вся недолга, и тебе придется сменить рубаху на красную фланелевую фуфайку, покуда я соберусь и сошью новую. Это уже будет третья сорочка за эти два года! Просто не напасешься на тебя! И что ты с ними ухитряешься делать, право, понять не могу! В твои годы ты мог бы, кажется, хоть немножко беречь свое белье…
— Знаю, Салли, знаю — я и стараюсь беречь. Только, право, я тут совсем не виноват: ты знаешь, ведь я их не вижу и ничего с ними не имею общего, покуда они не на мне. Кажется, я еще ни разу не потерял рубахи с тела!
— Ну, разумеется, не потерял, потому что не мог, а если б мог, то уж непременно умудрился бы! А знаешь ли, ведь не одна рубаха пропала — еще и ложки не хватает; было десять ложек, а теперь их только девять. Ну, положим, теленок стащил рубаху, а уж ложку-то он, надеюсь, никак не мог взять, это несомненно!
— Что же еще пропало, Салли?
— Шесть свечей пропало, вот что! Крысы могли стащить свечи, вероятно, так они и сделали. Удивляюсь, как еще они не утащат весь дом! А вот ты все собираешься заткнуть крысиные норы и не затыкаешь! Дуры они будут, если не заберутся к тебе на тарелку, Сайлас, ты ведь и не заметишь! Но надеюсь, ты не станешь уверять, будто крысы стащили ложку…
— Твоя правда, Салли, я виноват, каюсь! Завтра же заткну крысиные норы…
— О, на твоем месте я бы и не стала торопиться — можно отложить до будущего года. Матильда Анджелина Араминта Фелпс!
Новый щелчок по голове, и ребенок проворно вытаскивает руку из сахарницы. В эту минуту негритянка появляется на галерее и докладывает:
— Миссис, а у нас простыня пропала…
— Простыня пропала! Господи помилуй!
— Сегодня же заткну дыры, ей-богу, сегодня же, — говорит дядя Сайлас с мрачным видом.
— Ах, молчи ты, пожалуйста! Уж не воображаешь ли ты, что крысы утащили простыню? Куда ж она девалась, Лиза?
— Господь ее знает, миссис, право, ума не приложу! Вчера еще висела на веревке, а теперь словно сгинула.
— Ну, кажется, светопреставление начинается. Я еще не видывала такой диковинки, покуда живу на свете! Рубаха, простыня, ложки, шесть свеч…
— Миссис, — докладывает молоденькая мулатка, — у нас не хватает медного подсвечника…
— Убирайся вон, неряха, не то запущу в тебя кастрюлей!
Тетя Салли не помнила себя от гнева. Я выжидал удобного случая, чтобы выскочить из-за стола, убежать в лес и оставаться там, покуда не стихнет домашняя буря. Долго тетя продолжала бушевать и кричать, — все домочадцы присмирели; наконец, дядя Сайлас с растерянным видом вытащил ложку у себя из кармана. Тетя так и замерла, разинув рот и растопырив руки; что касается меня, то я бы с радостью очутился в Иерусалиме или вообще где-нибудь подальше. Но недолго продолжалось мое смущение.
