Александр Вельтман - Приключения, почерпнутые из моря житейского
– Дарья Ивановна! – сказал Андрей Павлович, – я не требую ничего, кроме руки Натальи Павловны, осчастливьте меня! с нас двух жалованья моего достаточно будет.
– Андрей Павлович, – отвечала Дарья Ивановна, – положим, и так, да я должна подумать и о себе: я в дочь положила все; хоть у ней нет приданого, а зато всему выучила ее, она и поет у меня, и хозяйка на редкость – рукодельница, надо же, чтоб за материнское попечение она обеспечила старость мою…
– Неужели вы думаете, что мы вас оставим?
– Кто говорит; да у вас-то что ж есть, чтоб меня прилично содержать; а мне ведь еще с добрыми людьми жить; и к себе прими и в люди поди. Нет, Андрей Павлович, уж, верно, этому не быть.
– Дарья Ивановна! – повторил Андрей Павлович, – осчастливьте!
– И рада бы… человек вы прекрасный, парочка дочери моей, да, верно, богу не угодно… Дело другое, если б я сама была пристроена… замужем… и горюшка бы мало, еще вас бы наградила… а то… домишка провалится и весь доход мой с ним… Фирс Игнатьич и то грозится уж съезжать… Как съедет… что я буду делать?… – Дарья Ивановна прослезилась. – Я привыкла к нему, как к родному! – прибавила она и зарыдала. – Обо мне муж так не заботился, как он…
– Он не съедет, ей-богу, не съедет! – сказал Андрей Павлович в утешение Дарье Ивановне, – он так привык к вам…
– А вы почему знаете?…
– Да это видно, Дарья Ивановна.
– Что ж он говорил про меня?
– Он говорит, что вы такая прекрасная хозяйка, каких он сроду не видал.
– Неужели? голубчик мой!… Какой он добрый, не правда ли?
– Необыкновенный человек.
– Необыкновенный человек!… Восемь лет стоит у меня, хоть бы поморщился! Смирный, учтивый, господи боже мой! ведь знаю я мужчин, и муж у меня был человек хороший, да все не то… Восемь лет под одной кровлей живем, Андрей Павлович, – что-нибудь да значит! и не к такому человеку привыкнешь! – Дарья Ивановна снова прослезилась.
– И он как привык к вам, Дарья Ивановна!
– Да что ж, все это не прочно!… ведь он не муж мне – сегодня у меня, а завтра взял да и переехал: а я-то что тогда?… умру с горя, да и только!
– Да я уверен, Дарья Ивановна, что он ни за что не оставит вас, – сказал Андрей Павлович.
– А вы порука за него? Поручитесь, да и берите Наташу… а без того не могу, ей-ей не могу! кому-нибудь и со мной надо остаться… Это теперь общее наше дело, а потому-то я и говорю вам откровенно… О, да будь Фирс Игнатьич муж мой, какая бы и для вас-то выгода, как бы я вас-то пристроила: у меня дом, у него есть капиталец, – домик-то поправили бы. Здесь сами, а другую-то половину вам с Наташей – живите себе да поживайте.
У письмоводителя сердце ёкнуло, взор просветлел. «В самом деле, – подумал он, – это прекрасно!…» – Так Наташенька моя, Дарья Ивановна, если я устрою дело?
– Только устройте, нечего и говорить.
Андрей Павлович поцеловал руку Дарьи Ивановны и побежал к Фирсу Игнатьичу, который смиренно занят был какими-то отчетами.
– Ну что, – спросил он, – говорили?
– Нет еще, Фирс Игнатьич.
– Э, какой! чего боитесь, Дарья Ивановна такая добрая женщина.
– Как-то страшно!
– Вот еще, что тут страшного.
– Да, вы когда-нибудь сватались?
– Я? Нет.
– То-то и есть, что о других-то как-то легко говорить, а извольте-ко о самом себе!
– Оно правда, – сказал Фирс Игнатьич, задумавшись, – испытал я это… черт знает, никак язык не поворотится… Придешь, думаешь, вот скажу, да и ни слова; а время-то уходит да уходит! годы! хм! я бы давно уж женат был, да смелости нет!…
– А вы также влюблены в кого-нибудь, Фирс Игнатьич?
– Нет, что за влюблен; а хотелось бы судьбу пристроить: состареешься холостяком – и души не с кем будет отвести в четырех стенах.
– О чем же вы думаете, Фирс Игнатьич?
– Подумаешь, любезный!
– Вот бы вы женились на Дарье Ивановне.
Фирс Игнатьич покраснел.
– Нет, брат, – сказал он, вздохнув.
– Что же? Какая прекрасная женщина!
– Я сам думал… да нельзя; она по сю пору так любит покойного мужа, только и говорит что о нем… что ж тут делать?
– Хм! да я сейчас об вас говорил с ней… Она говорит, что и не видывала такого прекрасного человека, как вы, что муж у нее был хороший человек, а что уж вам и подобного нет…
– Неужели она говорила это? – спросил, вскочив со стула, Фирс Игнатьич.
– То ли еще говорила; да что ж вы так смутились, Фирс Игнатьич?
– Как же, братец, не смутиться, – отвечал Фирс Игнатьич, – что ж она говорила? скажи, пожалуйста.
– Просто, она влюблена в вас.
– Полно, братец, этого быть не может!
– Ей-богу; она сказала, что если вы переедете на другую квартиру, так она умрет.
– Голубушка моя! – вскрикнул Фирс Игнатьич, употребив любимое слово Дарьи Ивановны; но ему стало стыдно молодого человека, при котором он так забылся, – полно, брат, ты только смущаешь меня!
– Ей-богу, нет! клянусь вам, что Дарья Ивановна без памяти от вас.
– Полно, брат, полно! черт знает что говорит! как это можно!… Ей-богу, я рассержусь!
– Не верите, Фирс Игнатьич? так я вам скажу, что от вас зависит и мое счастье!
– Это как?
– Так! Обещайте, что вы не будете противиться моему счастию.
– С какой стати я буду противиться? я-то что такое?
– А вот то же, что без вас я не получу руки Натальи Павловны.
– Ты, братец, Андрей Павлович, загадки говоришь! что ж я такое? верно, в посаженые отцы хотите меня взять.
– Да, в посаженые отцы! Посмотрели бы вы, как Дарья Ивановна плакала.
– Плакала? да о чем же, братец?
– Она проговорилась мне насчет вас…
– Да говори, любезный друг Андрей Павлович.
– Когда я сделал предложение, она заплакала и сказала: что ж со мной будет, как я отдам дочь замуж, а Фирс Игнатьич съедет с квартиры…
– Да с чего она взяла, что я съеду с квартиры?
– Поневоле съедете, как дом развалится, а чинить ей не на что.
– Никогда не съеду, ни за что! на свой счет починю, да не съеду!
– Я и уверял ее, что вы не съедете, но она и верить не хотела, расплакалась, да и проговорилась: говорит, вы не порука мне за Фирса Игнатьича: дело другое, если б он был муж мне, тогда, говорит, я и не задумалась бы выдать за вас дочь, починила бы дом, на одной половине сами бы жили, а другую вам бы отдали.
Фирс Игнатьич ходил по комнате как помешанный; лицо его горело, глаза моргали; то тер себе подбородок левой рукой, то лоб и все лицо правой; то, запустив обе руки в хохол, приподнимал его горой, и, наконец, ни слова не говоря вышел и пропал.
«Верно, пошел к Дарье Ивановне», – подумал Андрей Павлович. Но Фирс Игнатьич ходил по саду в раздумье и проходил до полуночи.
На другой день Фирс Игнатьич прислал сказать в суд, что по болезни он не может быть у должности. Андрей Павлович побежал к нему и застал, что он продолжает ходить по-вчерашнему из угла в угол, но лицо его бледно, руки устали работать около подбородка и лба и висят как плети.
