Николас Монсаррат - Узаконенное убийство
— Смешно?!
— Конечно. Все эти фараоны бегают, бегают, а толку мало.
— В убийствах нет ничего смешного.
— О, конечно… А как их убили?
— Кто-то устроил им шлагбаум.
Он замер на месте, а я, увидев это, готов был проглотить собственный язык. Я назвал удар ребром ладони по горлу, которым убили двух жителей деревни, тем жаргонным словом, каким мы его называли в военное время. И мы хорошо помнили его. «Шлагбаум» — так назывался у нас этот прием. Потея на солнце, я все раздумывал, действительно ли словечко это вырвалось у меня случайно, или же я желал произнести его в глубине души… Мы глядели друг на друга в упор. Мы оба знали, что произошло.
— Надо же такое сотворить, — произнес он наконец самым непринужденным тоном, а потом, поворачиваясь ко мне спиной, добавил: — Знаешь, мне кое-что нужно сделать… Пока, Шкипер.
Через минуту я стоял перед гаражом в одиночестве.
— Ты должен сообщить им об этом! — горячо убеждала меня Хелен. — Ты должен сказать им об этом сейчас же! — никогда еще я не видел у нее таких решительных глаз. — Что же, ты не видишь разве: ведь и ты сам, кроме всего прочего, находишься в страшной опасности?!
Я всего несколько минут назад возвратился от Мартина Убийцы и теперь сидел на ее кровати в доме моего тестя. Хелен была прекрасна. При других обстоятельствах я ни о чем другом и не думал бы. В доме царил обычный утренний покой. Над головой раздавались величественные шаги старого Форсита, расхаживающего по веранде. Стоило мне рассказать о встрече с Мартином, как ее возбуждение и страх выросли больше моих собственных. Она настаивала, требовала, чтобы я немедленно шел в полицию!
— Но ведь это только догадка, — не очень уверенно возразил я.
— Ты же и сам отлично знаешь, что это совершенно точно… Если ты не пойдешь, то пойду я, — она сокрушенно покачала головой, волосы растрепались, глаза блестели, и вся она подалась вперед.
— Он спас мне жизнь.
— Ну, теперь-то он этого уже не сделает… Ну неужели же ты не понимаешь?! — яростно воскликнула она. — Кем бы он ни оказался, нормальным или ненормальным, теперь он прекрасно понимает, что из всех живущих в Плеттенберге тебя нужно убить в первую очередь!
— Мне почему-то кажется до сих пор, что это моя вина.
— Милый, — она положила свою теплую руку на мой локоть, — если имеется твоя вина, то существует единственный способ искупить ее.
Да, я знал, это была чистейшая правда. Понимал, что Хелен сумела добраться до самого главного, отбросить все мелочи. Так бывало уже не раз. Да, я должен сообщить полиции о своих подозрениях, точно так же, как после всех дней нерешительности все-таки признался Хелен. Я должен твердо знать: с кем я. Иначе я погиб.
Я вспомнил о том, как выдал свои подозрения человеку, которого подозревал. Это было крупной ошибкой, и повинен в ней был только я. Только одним способом можно теперь очистить себя. Я поцеловал Хелен, встал с постели и еще раз взглянул на нее.
— Хорошо. Я пойду прямо сейчас.
— Иди, дорогой, и никуда больше не заходи, — велела она. — Береги себя. Я тебя люблю.
А полиция вот меня явно не любила. В лице Ван Виллингена она любила меня меньше любого другого на белом свете. Я рассказывал ему свою историю, и лицо полицейского сержанта становилось все холоднее и холоднее. Под конец он глядел на меня так, словно я и был убийцей, словно я и перевернул всю деревню вверх дном. Судя по всему, он никогда не испытывал особой любви к англичанам, и вот его сдержанность полностью оправдалась.
— Почему вы сразу не пришли к нам? — спросил он, едва я закончил рассказ. — Я же ведь еще вчера говорил, что нам нужна любая помощь. Помните?
— Помню, — запинаясь, ответил я. — Но ведь это всего-навсего догадки. — Я чувствовал, что смогу сказать наверняка, убийца ли он, только если поговорю с ним.
— Вы говорили как-то, что он ваш старый приятель, — Ван Виллинген постукивал карандашом по столу.
— Да.
— А вы уверены, что не предупредили его нарочно?
— Уверен. Это была просто ошибка с моей стороны.
— Вы чертовски правы. Это действительно ошибка, — полицейский поднялся и, возвышаясь надо мной как скала, протянул руку к лежавшему позади поясу с кобурой. Рукоятка револьвера сверкнула на солнце, когда он застегивал ее на талии. — Вам лучше сейчас быть с нами, — с тяжелой иронией сказал он. — На случай, если будут другие ошибки.
Гараж оставался таким же, как час назад, когда я ушел отсюда. Заброшенный, обшарпанный, неухоженный. В такое место возвращаться каждый вечер, год за годом… На стук сержанта ответила миссис Мартин.
— Миссис Мартин?
— Да, что там еще?
— Хотелось бы увидеть вашего мужа.
— Вы опоздали всего на несколько минут, — мне показалось, что в ее унылых глазах мелькнула искорка торжества. — Ему пришлось уехать. Он сказал, по срочному делу. Некоторое время его не будет дома…
— Что еще за срочное дело? — недоверчиво в пятый или шестой раз спрашивал полицейский. — Что могло заставить вашего мужа уехать так поспешно? Должен же он сказать вам хоть что-то. Куда, например?
Миссис Мартин сидела напротив сержанта за столом в пыльной конторке гаража. После часа активного допроса она оставалась трогательно и неподкупно верной мужу. Ван Виллинген испробовал все: угрозы, уговоры, обращение к здравому смыслу, к ее любви к попавшему в беду человеку. Ничего не возымело эффекта. Или она совершенно ничего не знала, или была обстоятельно обучена Мартином.
Вот уже несколько раз подряд она отвечала одной и той же фразой:
— Он мне не все говорит… Зачем мне все знать?.. Это его дела… Он сказал, что по срочному делу…
— Но он ведь не взял «джип»?
— Нет… Я же вам сказала… он взял свою машину.
— Что же это было за срочное дело?
— Я не знаю, — она нервно погладила рукой щеку.
— Ему кто-нибудь звонил по телефону? Вы же знаете, мы можем это и проверить.
— Тогда я вам больше не нужна, — с отчаянным нахальством возразила она.
Полицейский оставил ее реплику без внимания и спросил:
— В каком направлении он уехал?
— Я за ним не следила.
— Значит, вам безразлично, куда он ездит?
— Конечно, нет.
— А что тогда он мог делать по срочному вызову?
Мне показалось, что она вот-вот сдастся, но, когда этот миг наступил, ее поведение меня ошарашило. Она с ненавистью посмотрела в глаза полицейскому и закричала неожиданно:
— Почему вы не оставите его в покое? Он стоит сотню таких, как вы!
— Возможно, — согласился Ван Виллинген, неожиданно успокоившись. — Просто я хотел бы с ним поговорить. Вот и все. — Он говорил так, словно узнал уже все, что нужно, и собрался уходить. Поэтому, когда он поднялся из-за стола, я ничуть не удивился. — Так вы не хотите нам помочь, а?
