Николас Монсаррат - Узаконенное убийство
— Боже мой, а ведь мы провели такой прекрасный день! — вздохнула Хелен.
— У нас их еще много будет впереди, дорогая.
— Кто знает…
Вечером я отправился в полицейский участок.
Проходя мимо гаража Мартина Убийцы, я заметил его жену, обслуживающую чью-то машину. Помахал ей рукой и крикнул:
— Ваш муж дома?
— Спит, — хмуро ответила она, не подняв глаза.
Я пожал плечами и прошел мимо. Если он спал в шесть вечера, то и бог с ним.
В полицейском участке меня приветливо встретил Ван Виллинген. Он был значительно спокойнее, чем утром. Наверняка за день он успел многое сделать и вот теперь, к вечеру, решил дать себе отдых.
— У меня наготове двадцать пять человек. Три офицера и двадцать два местных полицейских, — пояснил он. — Некоторым я велел переодеться в гражданское платье. За каждым магазином и более или менее крупным домом наблюдают мои люди, — улыбнулся он. — Мне, например, известно, что вы шли сюда ровно одиннадцать минут.
— Я не в форме, — пошутил я, но впечатления это на него не произвело. — Вы что же, за каждым так следите?
— Конечно, нет, — ответил он, — не за каждым человеком, а за каждым домом. Но выходящие из таких домов тоже могут представлять для нас некоторый интерес.
— Вы все еще подозреваете какую-то банду туземцев?
— Возможно… Возможно, это чьи-то слуги или прислуга отеля. Но вполне вероятно, что…
— Задушить человека. Это же ужасное дело.
— С чего вы взяли, что Клоофа задушили? — Он посмотрел на меня из-под прикрытых век, слегка двинув челюстью.
— Слухи такие ходят… Кажется, об этом говорила миссис Боэрзма.
— Миссис Боэрзма сказала неправду, — угрюмо сообщил Ван Виллинген. — Его не задушили, хотя нам так поначалу и показалось. С ним сделали такое, чего я ни разу не видывал. Старый Клооф убит каким-то борцовским приемом. Запрещенным, конечно. У него оказалось разбитым горло.
— Разбитым? — переспросил я, чувствуя подступающую тошноту. — Что это значит?
— Вот здесь… — Ван Виллинген дотронулся до своей могучей шеи под самым подбородком. — Здесь у него все было вмято внутрь. Ударом доски. Или даже кулака… У нас есть врачебное заключение… По-медицински это называется «ларинкс».
Ларинкс… В глубине сознания настойчиво и четко зазвонил колокольчик тревоги. Я пытался не обращать на это внимания, но он все продолжал будить мою память, пока я сидел напротив Baн Виллингена в полупустом беленом помещении полицейского участка и беседовал с ним о способах убийства человека.
Мне вспомнились далекие военные годы и один способ, который особенно годился для темной ночи и свободных рук. Для меня это был лишь военный прием, грубо называвшийся «снятие часового».
Прием этот был таков: жертву хватали сзади за волосы, запрокидывали голову назад и били ребром ладони по горлу с размаху. Такой удар мгновенно раскалывал ларинкс и душил жертву. Удар лишал противника способности сопротивляться. Опыт войны показывал, что таким способом убивать легче именно пожилых людей.
Все это было мне хорошо знакомо по той причине, что я учил убивать таким способом солдат из своей группы «коммандос».
В следующие четыре дня ничего страшного не происходило на улицах Плеттенберга, если, конечно, не считать неожиданных полицейских рейдов, строгого комендантского часа, нашествия корреспондентов и целой лавины слухов. Приходилось мириться с тем, что деревушка неожиданно приобрела дурную славу. Но какая деревня может надеяться на спокойную жизнь, если в ней за неделю произошли такие страшные вещи? Итак, деревушка оказалась в центре отнюдь не лестного внимания. Такого не мог вспомнить ни один старожил. Эти четыре дня были настоящим испытанием для деревенской общины.
И еще большим испытанием для меня. Мне приходилось жить со своей памятью и совестью. Память заставляла подозревать почти наверняка Мартина. Ведь Клооф убит способом, хорошо знакомым «коммандос», а Мартин-то был «коммандос». Совпадение слишком яркое, чтобы его не заметить.
Совесть изводила меня с двух сторон. Если убийство совершил Мартин, то ответственность за него нес я, ибо был его учителем. Моей обязанностью было передать его в руки властей и закона даже по одному такому подозрению. Конечно, нужно было сообщить об этом не только полиции, но и Хелен. Она бы помогла мне, разделила бы со мной тяжкое бремя, направила бы меня на путь истинный… Но целых четыре дня я молчал. Больше всего я желал, чтобы подозрения мои не подтвердились, и потому не мог заставить себя действовать.
Мне хотелось стереть из памяти прошлое. Хотелось, чтобы Мартин Убийца оказался честным гражданином, позабывшим о тех методах убийства, которым когда-то я его обучил. Так хотелось, чтобы оба мы оказались в этом деле невинными, сторонними наблюдателями. Так хотелось быть простым заштатным бухгалтером, проводящим в Южной Африке счастливый медовый месяц.
И конечно же, я оказался не прав. Трус всегда не прав. Я знал это всегда. Пятый день как ветром сдул все мои терзания. Ибо на пятый день случилось еще одно убийство в Плеттенберге. Теперь у меня не оставалось сомнений, что убийца Мартин.
Теперь было совершено по-настоящему бессмысленное убийство. Жертвой оказался бедный цветной рыбак, у которого в кармане никогда не водилось и пенни. Он погиб точно так же, как Клооф. Тело нашли на рассвете у берега моря сразу после отмены комендантского часа, вернувшего людям свободу передвижения.
Полиции, конечно, не следовало бы ослаблять внимания, но жители деревни требовали отмены комендантского часа, и, к сожалению, Ван Виллинген пошел на это по той же причине, по которой молчал я, — под давлением разных случайных факторов. В результате — найденное всего в полусотне ярдах от дома Форсита одетое в лохмотья тело. Напряжение в деревне и ее окрестностях возросло до крайности. Едва я услышал об этом убийстве, мне все стало предельно ясно. Это сделал Мартин. И я знал почему, словно он был управляемой мной марионеткой. Он поступил так не для забавы, хотя война и я вместе с ней и этому его научили. Он мстил таким образом миру, враждебному для него. Миру, который целых двенадцать лет пытался доказать его ничтожество. И вот он демонстрировал собственную силу и хитрость.
Мартин мог развернуться только в военное время, а в мирную пору он совсем завял. И вот теперь его охватили воспоминания о дозволенном, узаконенном убийстве. Теперь он вновь был на войне. Именно об этом говорила Хелен несколько дней назад в рыбачьей хижине на Робберг-пойнт. Мартин был жертвой давней, жестокой битвы и не сумел избавиться от прошлого.
