Виктор Бурцев - Зеркало Иблиса
– Люди? – спросил Замке. Он стоял рядом, прикрыв глаза ладонью, и тоже смотрел вперед.
– Что? Нет, не люди. Планеты. Люди будут красивыми, уверенными в себе, в сияющих одеждах…
– И впереди будет выступать молодой лейтенант со знаменем рейха в руках, – иронично сказал Ягер.
– С какой стати?
– Документалисты потребуют. Вы видели фильмы Лени Рифеншталь?
Проводник топтался поодаль. Он присел, набрал в ладонь немного песка, встряхнул и тонкими струйками пропустил сквозь пальцы. Потом отряхнул песчинки, оставшиеся на ладони, и удовлетворенно улыбнулся.
– Чего это он колдует? – спросил Макс Богер. После гибели Каунитца он осунулся, стал мрачным и неразговорчивым. Возможно, если бы Эмиль погиб от пули врага, при взрыве или даже в автомобильной катастрофе, Богер отнесся бы к этому спокойно. На то и война, чтобы терять одних товарищей и заводить взамен них других.
Но Каунитц погиб глупо, словно крыса, утонувшая в канализационном стоке. А незнакомец, с которым он разделил последние секунды жизни, вообще появился из ниоткуда – ни итальянцы, ни местные жители так и не признали в нем своего. Все, что могло хоть как-то пролить свет на его появление, – перстень с большим светлым камнем., который Фрисснер аккуратно снял с пальца трупа и показал профессору. Замке тогда сказал, что работа уникальная, древняя, стоит очень дорого, но само наличие перстня ровным счетом ничего не означает.
Муамар, которому капитан тоже показал свой трофей, странным образом оживился и вначале протянул к нему руку, но потом отшатнулся и быстро ушел прочь.
Мориц Гнаук.
Карл Опманн.
Карл Ханке.
Хорст Руфф.
Карл Зайлер.
Август Ден.
И Каунитц. Итого семь человек – ровно на столько уменьшился их и без того маленький отряд… Два грузовика и легковушка. В легковушке – Богер, Фрисснер, Ягер и профессор. В грузовиках – по трое солдат да старина Обст, который с потерей своих людей, кажется, смирился вполне спокойно. Видывал и не такое.
Фрисснер тоже не мог сказать, что чересчур переживает. Тоже видывал не такое. Да к тому же как-то захолодел внутри, стал слишком спокойным. Это чрезмерное спокойствие настораживало его – не начало ли это надвигающегося помешательства? После странного дождя, после зыбких песков, после мертвого поселка можно свихнуться. И если Фрисснер свихнется…
«Я уже начинаю подыскивать этому объяснения», – подумал Артур и сильно, до крови прикусил нижнюю губу. Острая боль отогнала дурные мысли, и ей помог Ягер, цинично сказавший:
– Я так понимаю, мы у самого порога. Не отметить ли это событие, пока мы все не сдохли?
Штурмбаннфюрер как раз держался молодцом, он оставил все свои дикие выходки, не пьянствовал и не задевал профессора. Он вел машину, помогал солдатам исправлять мелкие поломки и даже вызвался в ночной караул, мотивируя это тем, что у него бессонница. Фрисснер и сам заметил, что Ягер практически не спит – разве что урывками, в машине, то и дело беспокойно вздрагивая. Может быть, это тоже помешательство, только избравшее иной путь?
– Мы не собираемся подыхать, штурмбаннфюрер, – сказал Артур.
– Никто не собирался, штурмбаннфюрер, – в тон ему ответил Ягер. – Но это место похоже на преддверие Ада, и я не удивлюсь, если так оно и есть. А вон там – уж не черт ли вышел нас приветствовать?
– Что за… Постойте, постойте, а что это такое?
Фрисснер поднес к глазам бинокль. Примерно в полукилометре от остановившихся машин на песке сидел, скрючившись, человек, укутанный в лохмотья.
– Муамар! – позвал капитан. Проводник послушно подошел, капитан протянул ему бинокль и спросил, указывая в сторону сидящего:
– Это еще кто?
Муамар посмотрел, вернул бинокль и показал на свои глаза, потом на песок.
– Что это еще?
– Я думаю, что-то не шибко хорошее, – предположил Ягер. – Например, что у того парня глаза вывалились на песок к чертям собачьим.
– Поедем и посмотрим, – жестко сказал капитан. – Надоели мне эти загадки.
Небольшое расстояние они одолели быстро, хотя никакой дороги уже не наблюдалось. «Фиат» остановился в метре от сидящей фигуры, все такой же неподвижной. Фрисснер вылез из машины, за ним поспешил ученый. Штурмбаннфюрер держался в стороне, готовый прикрыть их в случае чего огнем из «стэна».
Капитан коснулся рукой замотанного в черное тряпье плеча, и человек мягко повалился на правый бок. Он упал неслышно, чуть скрипнул песок, и кто-то из солдат охнул у Фрисснера за спиной.
Мумия.
Впалые веки, торчащая жесткая борода, иссохшая кожа, кое-где шелушащаяся, словно старая краска… При жизни это был старик, несомненно, араб, и сколько времени он вот так сидел здесь, словно безмолвный страж, оставалось только догадываться.
Такой же, как английские солдаты в мертвом поселке. Фрисснера передернуло, он повернулся к профессору и по его глазам сразу понял, что тот думает то же самое.
– Тот, Чьи Глаза Высохли, – скрипуче произнес Замке.
– Ерунда, – скорее для себя и солдат, чем для ученого, сказал капитан. – Он умер здесь и высох на солнце. Он старик.
– Тот, Чьи Глаза Высохли, – повторил Замке, рассеянно глядя перед собой. – Поверье. Человек, который находит две жертвы Того, Чьи Глаза Высохли, сам станет его добычей.
– Не городите чушь. – Штурмбаннфюрер подошел к трупу и присел на корточки, положив «стэн» на песок. Он деловито обшарил тело и извлек из-под тряпок небольшую флягу, украшенную причудливой чеканкой. Потряс ее возле уха, отвинтил пробку и перевернул.
– Вода, – сказал он, хотя все и без того прекрасно видели тонкую струйку. Ее было немного, этой воды, но старик умер не от жажды. О чем он думал, что видел в последние моменты жизни? Иссохшее лицо не сохранило никакого выражения, лишь тонкие губы кривились в подобии усмешки…
– Штурмбаннфюрер, откройте ему рот, – велел Фрисснер.
– Что?! – Ягер с удивлением оглянулся.
– Откройте рот мертвецу.
Ягер пожал плечами и, положив ладонь левой руки на лоб покойника, решительно потянул правой за нижнюю челюсть. С хрустом, от которого у капитана пробежали по спине быстрые и колючие мурашки, рот открылся, и из него посыпался песок.
– Он жрал песок, – тревожно сказал Ягер. – Этот урод жрал песок перед тем, как умереть. Или чтобы умереть.
– А-а-а-а-а! – дико закричали сзади. Фрисснер инстинктивно упал и перекатился на бок, Ягер схватил «стэн» и развернулся…
– А-а-а! – кричал молодой солдат Герниг, тот самый, который играл в шахматы с Муамаром. Он стоял на коленях, прижав ладони к ушам, и протяжно вопил, глядя куда-то в небо. К нему уже бросился Обст, принялся трясти, Лангер протягивал флягу…
