Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым (дилогия)
У поворота реки мы взобрались на высокий берег, и перед нами блеснули огни Черкасского. Минуя рудник, мы пошли прямо к плато.
— Коля! — позвала Лиза, остановившись. — Мне очень хорошо. А тебе?
— И мне хорошо, — сказал я искренне.
— Смотри, а сияние все не угасает. Как можно жить, никогда не видя полярного сияния?
— Должно быть, можно, только они — бедные!
— Да, бедные люди: никогда не видеть полярного сияния…
Так мы шли веселые, беспечные, а над нами, щедро освещая путь, полыхало северное сияние. Мы уже вышли на протоптанную тропу — скоро подъем на плато — и тогда увидели их…
Они стояли на тропе, перерезая нам путь: Гусь, Топорик, цыган Мору, Сурок, Рахит.
Ноги у меня стали ватными, под ложечкой захолонуло, будто глянул в пропасть. Только увидев их, я уже знал: не случайно они здесь. Они ждали нас.
Лиза! Как мне спасти Лизу? Разве я слажу с пятью хулиганами?
Замедлив шаг, я бросил быстрый взгляд вокруг. Справа и слева темнели колючие заросли шиповника — не продерешься. Только вперед или… назад.
А они уже подходили и окружали, не теряя времени. Лиза судорожно уцепилась за мой рукав.
— Коленька! — прошептала она.
Гусь выступил вперед и нагло осмотрел Лизу.
— Пропустите нас, — сказал я своим обычным голосом, запрятав страх надежно, и хотел пройти.
Парни окружили нас плотнее.
— Разве мы для этого ждали тебя битых два часа, милок, — ласково процедил Гусь и, осклабившись, показал свои острые, как у лисицы, зубы. Он задумчиво уставился на Лизу.
— Пропусти девчонку, Гусь! — вполголоса посоветовал Сурок. — Мне двадцать лет не треба.
— Можно и «вышку» схлопотать, очень просто! — так же вполголоса поддержал его Рахит и нервно хихикнул.
— А ну беги, девчонка, что есть духу. Пли! — мрачно выговорил Мору и посторонился, давая Лизе дорогу.
— Ты, Цыган, за меня не распоряжайся. Командую здесь я, понял? — оборвал его Гусь. Однако посторонился неохотно.
Лиза стояла, прижав руки к груди и тяжело дыша. Во взгляде ее был ужас.
— Беги, Лиза, беги! — крикнул я.
— Как же я тебя брошу?
— Иди! — Я вложил в это слово весь свой страх за нее, гнев, что она не понимает и медлит. Мне даже не верилось в такой оборот: им был нужен только я.
Несколько бесконечных секунд Лиза колебалась. Ей претила мысль бросить меня в беде. Но разве она могла мне помочь? В следующее мгновение она метнулась между Цыганом и Топориком, упала, запутавшись в лыжах, в одно мгновение освободилась от лыж и понеслась назад по тропе к поселку.
— Со страха дорогу забыла, — добродушно усмехнулся Цыган.
Гусь проводил ее угрюмым взглядом и обернулся ко мне:
— Слушай ты, профессорский сынок, ничего плохого мы тебе не сделаем. Нам срок не нужен. Просто я побился об заклад… Так вот, позабавишь меня… Встань на одну ногу и кукарекни десять раз. Топорик, будешь считать. А потом можешь идти хоть домой, хоть за своей кралей.
Он флегматично ждал, смотря поверх моей головы. Парни с любопытством разглядывали меня. Один даже пощупал мой черный свитер.
Северное сияние разгорелось с новой силой. Теперь с неба спустился малиновый бархат. До чего же Гусь и его компания не вписывались в этот пейзаж!..
«Зачем они здесь? — подумал я с отчаянием. — Как могло случиться, что они пришли сюда, где было так чисто и радостно».
— Я жду, — со спокойной угрозой напомнил Гусь.
— Вы знаете, что я не буду этого делать, — сказал я тихо.
— Будешь! — уверенно возразил Гусь. — Еще как будешь, милок! Даю тебе минуту, чтобы сообразить: от тебя останется вонючий фарш, если будешь тянуть.
Он поднял руку с часами и стал следить за секундной стрелкой. Я взглянул на парней. Они тоже слушали меня в клубе… Неужели они дадут ему убить меня? Кто они? Только один Гусь был мне ясен до конца.
Одеты они были разно — кто щегольски, кто в засаленной телогрейке. Выпущенные чубы, брюки с напуском, тупой взгляд, наглая ухмылка. Типичное хулиганье, везде одинаковое, — на московской окраине или окраине государства. Для них Гусь — вожак, жалкий, нелепый, страшный паяц. Они его обожают, потому что он властен и жесток.
Все же я сделал попытку воззвать к ним:
— Ребята, ведь я не сделал вам ничего плохого! Не слушайте Гуся. Дайте мне пройти!
Я обвел их глазами, поочередно каждого. Кто отводил глаза, кто, неловко переминаясь, смотрел на меня либо на Гуся. Все молчали.
— Минута истекла, — сказал Гусь, опуская руку с часами. — Кукарекай, я жду!
Мне показалось, что Цыгану стыдно.
— Миша Мору, — сказал я, вспомнив его имя. — Миша!
Сокрушительный удар под ложечку — и я перегнулся пополам, задохнувшись.
— Будешь кукарекать, падло? — злобно спросил Гусь. Я отступил, освобождаясь от лыж, они мне мешали.
Как жаль, что я не умел драться. Но разве я мог знать, что мне это понадобится? Следующий удар был в ухо. В отчаянии я бросился на Гуся. Он не ожидал, и я ударил его кулаком в подбородок. Он лязгнул зубами, парни заржали. Гусь двинул меня в плечо — и правая рука повисла. Я закричал от боли. Драться он умел. В школе, которую он прошел, умели драться,
— Кукарекай, сволочь! — зарычал он, оскалив зубы.
— Ребята! Миша!
Они не били меня. Они только стояли вокруг и не давали мне убежать. Когда я, изловчившись, ударил Гуся ногой в живот и метнулся в заросли шиповника, Топорик подставил мне ногу, и я упал. Гусь наклонился и поднял меня за шиворот, как кутенка.
— Что, я убить тебя должен? Кукарекай!
Я рванулся и опять хотел убежать — Топорик со смехом расставил руки, оттесняя меня к моему мучителю.
— Ребята! Пятеро на одного, да?
— А ты покукарекай и пойдешь домой, — не глядя на меня, посоветовал Мору.
— Мы же ему кукарекали! — обиженно закричал Сурок.
— Зачем? Зачем вы унижались перед ним? Вы же люди!
Гусь потерял от бешенства человеческий облик:
— Ты будешь… кукарекать?!
Я опять попытался бежать, на этот раз мне подставил ногу Сурок. И тут же, словно устыдившись чего-то, отошел в сторону. Я споткнулся, но удержался на ногах.
Гусь сбил меня с ног, и я опять упал — вниз лицом.
Тогда началось настоящее избиение. Удары следовали один за другим. Я уже не смог больше подняться. Помню, я кричал: «Фашист! Ребята, почему вы слушаете этого фашиста? Почему? Почему? Почему?»
Этот подлый выродок бил сапогом все время в одно место. Не выдержав, бросился было на меня Топорик, но почему-то быстро отошел.
— Отобьешь легкие, Гусь! — услышал я словно издалека голос Сурка.
Боль была нестерпимой и ужасной. Сапоги были тяжелы, будто подковы у лошади. «Хоть бы я потерял сознание, — мелькнула мысль, — хоть бы забили скорее совсем». Но сознание не покидало меня, — покинули силы, а Гусь все бил и бил, бил в одно и то же место.
