Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым (дилогия)

— Надо нам взяться дружно да вымести отсюда всякую нечисть, — закончил он, бросив недвусмысленный взгляд в сторону Гуся.

О защите природы, о борьбе с хулиганами говорили еще многие. Когда кончилась встреча, было уже поздно и мы очень устали. Какова была наша радость, когда оказалось, что нас ждет вездеход. Сенчик позаботился. Мы моментально залезли туда вместе с лыжами. Люди не разошлись, пока мы не отъехали. Довольный Сенчик всем крепко пожал руки, а меня даже обнял.

Нас довезли до самого подъема на плато. Дальше мы стали подниматься по тропе, посыпанной золой. Лыжи несли на себе. И тут-то настиг нас смех. Мы хохотали, как сумасшедшие. Только начинаем стихать, кто-нибудь из нас воскликнет: «А помните, как…» — и мы опять так и зальемся.

— А как они нам хлопали?

— А Валя-то… говорит… балаган…

— Спасибо, Колька выручил!

— А этот, как его… Гусь — ой, не могу!

И опять неудержимый смех. Так мы смеялись, взбираясь на плато; смеялись, подходя к дому; смеялись в кают-компании за ужином.

Гарри осведомился, чего это так нас «разбирает»? Мы попытались ему рассказать, но так смеялись, что он ровно ничего не понял. Сказав «тю», он ушел в свой камбуз.

Лизу на сегодняшний день заменял один из метеорологов— Олег Краснов, добродушный увалень, веселый флегматик. Он как раз, зевая, собирался идти на последнее за эти сутки наблюдение. Но Лиза, поблагодарив, послала его спать и сама отправилась на площадку.

На этом наш смех кончился, и мы разошлись по комнатам, как-то сразу поскучнев.

Марк разделся и лег. Я был слишком возбужден, чтобы уснуть, и, сказав, что хочу покурить на воздухе, накинул, не застегивая, пальто и вышел. Насвистывая, я обогнул дом и направился к метеорологической площадке.

Луна зашла. Северное сияние давно погасло, ни единый сполох не тревожил неба, только яркие косматые звезды освещали притихшее в часы ночи плато. Было тепло и тихо. Перед калиткой метеоплощадки высоко на столбе чуть покачивало тусклый электрический фонарь.

В хорошем настроении, всему радуясь, я не торопясь подходил к площадке, когда внезапно остановился. Лиза была не одна. Там был Женя в оленьей полудошке и берете.

В том, что директор обсерватории зашел на метеоплощадку во время наблюдения, не было ничего особенного. Ангелина Ефимовна тоже заходила. Сам не знаю почему, я остановился в неловкости, с ощутимо забившимся сердцем. Они оба молчали. Лиза приостановилась, чтобы запереть щеколду. Однажды на площадку пожаловал медведь и сломал дорогие самописцы. С тех пор мы запирали. Женя пристально смотрел на девушку, и хотя она с усилием перевела тугую щеколду, он не догадался помочь.

Я непроизвольно отступил назад, в темноту. Не то чтобы я хотел подглядывать — это мне и в голову не пришло, — но я отчего-то застеснялся и пожалел, что не остался дома. Они в молчании шли по тропинке. Почти одинакового роста… Женя неожиданно остановился невдалеке от меня, ничего не видя, не замечая. Лиза тоже остановилась, вопросительно взглянув на него. В руках она держала какой-то прибор, наверно, для измерения ветра.

Внезапно Женя схватил ее за плечи и стал осыпать короткими поцелуями ее лицо. Растерявшись сначала, Лиза резко затем рванулась.

— Пустите! Зачем вы… — сдавленно пробормотала она и опрометью бросилась домой. Она пробежала мимо меня, не заметив. Женя долго стоял на том же месте. Потом стал чиркать спичками. Закурил. Я подошел к нему.

— Это ты, Коля? — тихо спросил Казаков. — Ты видел?

— Да.

— Я, должно быть, схожу с ума, — так же тихо сказал он. — Все время — о ней, о ней… Ни на чем не могу сосредоточиться. Со мной еще никогда такого не было. Увлекался, конечно, но легко забывал. Как глупо я себя веду! Никому не рассказывай того, что видел. Я постараюсь справиться с собой. Ведь я ее не люблю.

— А я люблю, — сказал я и, не оглядываясь, пошел к дому.

А Женя все стоял на тропинке, как оглушенный. Меня он, наверное, не слышал.

Я уже открыл было дверь, когда, оглянувшись, увидел, что Женя зашагал к озеру. Подумав, я вернулся на то место. Ну конечно же, на земле валялся анемометр. Я поднял его и отнес в метеорологический кабинет. Там уже никого не было. Я положил анемометр на стол. Мне хотелось плакать.

А потом я лежал без сна на кровати (Марк сладко посапывал во сне) и думал обо всем этом.

Странно, но я совершенно не испытывал ревности. И отец, и мать у меня были очень ревнивы. Мама, например, ревновала отца к Вале Герасимовой. А отец — к кому он только не ревновал маму! У меня, видимо, это совершенно отсутствовало. Не ревность терзала меня, а лишь страх потерять Лизу навсегда. Единственную девушку, которая мне нужна во всем мире.

Я решил завтра переговорить с Лизой начистоту. Будь что будет!

СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ И ГУСЬ

Поговорить с Лизой мне не удалось. Две недели я был занят тем, что вместе с Женей, Иннокентием и Марком размечал места для будущих взрывов. Это была землемерная, весьма утомительная работа. Каждое утро вертолет относил нас все дальше и дальше от плато. К ночи мы возвращались, совсем выбившись из сил.

Разнесенные друг от друга на десятки километров, вытянутые в линию от плато до вулкана, эти взрывы, вспоров непомерную толщу земли, расскажут, чтб там, на страшной глубине. В середине марта геофизики обсерватории выедут на свои места с передвижными сейсмостанциями. Волна взрыва достигнет нижней границы земной коры и, отразившись, ответит на многие вопросы.

А пока мы торопились с подготовительной работой. Женя заметно похудел, почернел, стал молчалив и досадовал на что-то, должно быть на себя самого. Так прошло четырнадцать дней, и Женя дал нам выходной: пора было помыться в бане и отдохнуть.

Я вымылся ночью, а утром предложил Лизе сделать лыжную вылазку на Ыйдыгу. Навестить Барабаша. Лиза сразу согласилась. Она как раз испекла пирог с яблоками и решила отнести ему. Марк было увязался с нами, но я скорчил такую скорбную мину, что он сразу понял, в чем дело, и даже вовремя успел отговорить Лешу Гурвича, который тоже вознамерился идти с нами.

День был чудесный (вообще эта зима была легкая и теплая). Солнце уже поднималось высоко. Еще месяц, оно не зайдет за горизонт — до самой осени.

Дружески разговаривая, мы шли себе да шли по замерзшей блистающей Ыйдыге. Торосы так сверкали на солнце, что слепило глаза. Я думал, как начать разговор. Потом решил сказать на обратном пути…

Солнце пригревало спину, словно кто-то добрый и мудрый, знающий, что меня ожидало, приложил теплую ласковую ладонь.