Александр Вельтман - Приключения, почерпнутые из моря житейского
Дмитрицкий напялил на себя перед зеркалом парик Черномского, приклеил усы и вскричал:
– Браво! Черномский, да и только!… Да! надо надеть мое платье, а дрянную венгерку отдам этому пьянице, моему камердинеру Матеушу Желынскому.
Дмитрицкий, сбросив свою венгерку, натянул пальто Черномского; ощупав карман, он вынул из него большой бумажник, развернул его, пересчитал пук ассигнаций.
– Три тысячи двести; это, верно, на обиход… А вот бумаги, верно документы на графство… Все это должно быть в законном порядке; после пересмотрим; обратимся теперь к тому, что заключается здесь.
Дмитрицкий, вынув из сундука две шкатулки и портфель, отпер их ключами, которые висели на часовой стальной цепочке. Одна шкатулка была набита разными драгоценными вещами: тут были золотые табакерки, перстни, цепочки, фермуары, булавки и прочее; кроме всего этого, несколько свертков золотых монет. Дмитрицкий развернул два свертка и насыпал червонцев в карман. В другой шкатулке в разных отделениях были пачки ассигнаций, карты, заемные письма, закладные и разные бумаги.
– Это все хорошо, пересмотрится после, – сказал Дмитрицкий, отложив пачку в двадцать тысяч в карман и укладывая все на место. – Это гардероб… Ба! приятель! Бердичевский знакомец! помнишь меня или забыл? Здорово!…
И Дмитрицкий вытащил серый старинный фрак, с большими решетчатыми пуговицами; из бокового кармана высунулась какая-то бумага.
– А! это документ, относящийся к рыжему парику и серому фраку.
– Матеуш! – вскричал Черномский, приподнимаясь с дивана и смотря вокруг себя мутными взорами.
– Проспался, наконец! – сказал Дмитрицкий, запирая сундук.
– Фу! – произнес Черномский, отдуваясь и уставив глаза на Дмитрицкого.
– Ну, вставай! ехать пора! Экой дурачина! что ты смотришь? Неси сундук в коляску!
– Что такое? – проговорил Черномский, – вы, милостивый государь, что такое?
– Совсем одурел! Ты, Матеуш, не узнаешь барина?
– Что такое? – повторил Черномский, вскочив с дивана; но ноги у него подкосились, и он осел снова на диван.
– Насекомое! на ногах не стоит! Что мне с тобой делать? – сказал Дмитрицкий захохотав.
– Что это, пан, значит? – вскричал Черномский.
– Дурак! как ты смеешь говорить мне просто пан! Ты не знаешь, что я пан грабе, вельможный пан? Говори мне не иначе, как ваше сиятельство, а не то я тебе пулю в лоб!
И Дмитрицкий взял пистолет со стола. Черномский затрясся.
– Цо то есть! [93] – проговорил он, задыхаясь.
– А вот цо то есть: смотри на себя, безобразная рожа! на кого ты похож?
И Дмитрицкий стащил Черномского с дивана, схватил за оба плеча и поставил против зеркала.
– Смотри, урод, на кого ты похож?
Черномского забила лихорадка, зубы застучали: он застонал, взглянув на себя в зеркало.
– Узнал? – спросил Дмитрицкий, – да врешь, друг, ты думаешь, что ты пан Желынский? Нет, погоди! Я за заслуги только произведу тебя в пана Желынского, а до тех пор…
И Дмитрицкий сорвал с головы Черномского рыжий парик и положил к себе в карман.
– До тех пор ты лысый Матеуш, мой слуга, холоп, лакей, хамово отродье!
– А, дьявол! – проговорил Черномский.
И он повалился на диван, схватил себя за голову, заскрежетал зубами, забил ногами.
– Тише! – крикнул Дмитрицкий.
– А, дьявол, обманул! – простонал снова Черномский и вдруг вскочил с дивана, бросился на Дмитрицкого; но тот очень хладнокровно приподнял пистолет и сказал:
– На место!
Черномский со страхом отскочил назад.
– Послушай! – проговорил он дрожащими губами, – послушай, пан Дмитрицкий…
– Пан грабе Черномский, слышишь? Покуда на голове моей этот парик, – сказал Дмитрицкий, приподняв на себе парик, как шапку, – и покуда под носом эти наклейные усы, до тех пор я граф Черномский, шулер, подлец, который с шайкой своей наверняка обдул бедного Дмитрицкого. А ты, до тех пор, покуда я не награжу тебя рыжим париком и серым фраком, до тех пор ты хлап Матеуш.
– Одно слово, пан! – сказал пан Черномский, задыхаясь и кусая губы, – бесчестно это, это низко, воспользоваться моею доверенностью! Я полагал, что пан Дмитрицкий благородный человек!…
– А кого ж обманул пан Дмитрицкий?
– Меня!
– А ты кто такой?
– Кто?… я пан…
– Ну, ну, ну, договаривай скорей!
– Пан грабе Черномский.
– Врешь! ты знаешь ли кто? Черномский побледнел.
– Пан грабе Черномский вот этот парик, – продолжал Дмитрицкий, – а пан Желынский вот этот парик; а пан Дмитрицкий нанялся на службу к вельможному пану Черномскому, а не к тебе, не пану, а лысому болвану! Как же ты смеешь говорить, что пан Дмитрицкий тебя обманул?
– Пан Дмитрицкий, – сказал Черномский, – не я обыграл пана, даль буг же [94] не я; но я готов из своих денег возвратить пану десять тысяч.
– Скажи пожалуйста, какой богач!
– Будь ласковый, пане, кончим шутки… Отдай, пане, мои ключи.
– Да ты кто?
– Перестань, пане, шутить… получай десять тысяч, и бог с тобой.
– А я с тобой вот как шучу: хочешь ты у меня служить Maтеушом? Я люблю это имя: у меня, пана грабе, все люди назывались Матеушами… хочешь? а не то – убирайся!
– Я прошу пана оставить шутки; а не то я объявлю полиции, что пан хочет ограбить меня и убить.
– Так ты ступай в полицию скорей, а не то я уеду… Ну, пошел же!
– Пане, я двадцать тысяч дам.
– Ба, уж рассветает! Пора ехать мне! Эй! кто там?
– Пане! – вскричал Черномский. – Прочь!
– Что угодно пану? – спросил вбежавший хозяин.
– Вот тебе за постой, – сказал Дмитрицкий, бросив красную бумажку на стол. – Неси сундук в коляску.
– Пошел, я сам понесу! – вскричал Черномский, совершенно потерявшись, – ступай вон!
– А, мерзавец, одумался! Жид, помоги ему; где ему дотащить до коляски.
– Караул! грабят! – вскричал Черномский как сумасшедший, оттолкнув жида и обхватив сундук, – караул!
– Хозяин, ступай к городничему, чтоб прислал солдат взять этого пьяницу! Скорей!
– Не буду! – проговорил Черномский, задыхаясь, – я понесу! Ступай, мне нужно поговорить с паном.
– Ни слова!
– Пане!
– Ну!
– Я понесу, понесу!
– Жид, тащи вместе с ним!
Черномский и жид понесли сундук в коляску. Черномский нес и стонал.
Вслед за ними вышел и Дмитрицкий.
– Ну, живо! – вскричал он, садясь в коляску. – Ты так и поедешь без фуражки, в одной рубашке? дрянь! ну, пошел, надень сюртук и фуражку!
– Панья матка бога! – проговорил Черномский жалобным голосом, держась обеими руками за коляску.
– Ну, долго ли будешь думать? Ямщик, пошел! Ямщик приподнял кнут.
