Алексей Федосов - Лекарь
— Кто? Ты? Не смеши меня, после еды вредно. Да ты не знаешь, с какой стороны за меч берутся.
— А зачем он мне, — Ленивым тоном, словно нехотя, ответил, — Ты меня ещё благодарить будешь, а к утру…. Утро встретишь под бугорком, рассматривая корешки, снизу.
За каким иблисом, ты поперся к этому судье? С чего ты решил, что он самый лучший? Кто тебя направил к нему?
— Э — э, мы так не договаривались, и сбавь тон.
— О Аллах, да ты о чем, я само спокойствие. — Безмятежно спросил Ибрагима, продолжая закидывать в рот виноградинки. — Просто любопытно.
— С таким спокойствием, ты наверно глотки режешь?
— Что ты, только глаза выдавливаю да руки ноги ломаю….. Не увиливай от ответа. Я же с тебя с живого не слезу.
— Ты такой. Я просто подошел к старику стоявшему у ворот дома и спросил у него, он мне обстоятельно рассказал, куда идти, как зовут, сказал ещё что судья этот на деньгу жаден.
— А пойдем, прогуляемся. Он далеко живет? Как его зовут?
— Нет, тут рядышком, буквально через пять дворов отсюда, а имя …. — Он пожал плечами. Как-то из головы вылетело. Чудной такой дед.
— Да?
— Мне на миг показалось, что он бывший воин, стать, походка, хотя он и шел навстречу мне, чуть сгорбившись, заложив руки за спину.
— Слегка подволакивал одну ногу, правую кажется, а в разговоре слегка щурил один глаз, над левой бровью, маленькая ямочка, как будто оспинка. Кожа белая не загорелая. Он? — Я старался говорить спокойно, хотя внутри, появился озноб, меня ощутимо начинало трясти.
— Нет. Этот выглядел по-другому. А про кого спросил?
— Так…. Один знакомый….
Потянувшись до хруста, закинув руки за голову. Огляделся по сторонам. Всё что было и вчера, столбы резные, деревянная решетка, увитая виноградом, настил укрытый мягкими одеялами с накиданными подушками и гнусная рожа, Ибрагима. Он уже стоял напротив и всем видом говорил: — «как ему не хочется никуда идти, но раз я хочу, то он сделает мне одолжение и отправиться со мной»
Пронзительно взвизгнув петлями, за нашими спинами закрылась калитка. Утреннее солнце, приятно-теплое, ласково согревало, неуловимо касаясь щеки. На улице не было никаких следов, которые могли сказать о том, что произошло сегодняшней ночью. Своего врага мы взяли без крови, а ветер уже успел всё припорошить пылью. Под кожаными сандалиями хрустят песчинки и подсохшие листья. Постукивает мой посох, взятый с собой. Я опираюсь на него, создавая видимость старческой немощи, немного впереди упругой походкой шагает Ибрагим. Белая, чистая рубаха, чуть до колен, расстегнутый ворот, через него видна волосатая грудь и тугие тренированные мышцы, на поясе, украшенном позолоченными бляхами в простых ножнах, короткий меч и рядом пара кинжалов. Поверх всего этого накинут халат с короткими рукавами и вышивкой по краю. У него вообще страсть к оружию, если его потрясти, можно найти ещё три или четыре разных ножа. Один я точно видел веревочной петле под мышкой. Хороший стрелок из лука, отличный мечник, и отвратительный боец на палках, нормальный наездник. Его страна, откуда он родом, изобилует горами и там трудно содержать лошадей, их, просто мало и она является показателем богатства и даже целого сословия выросшего из бывших пастухов. Некогда, в очень давние времена, они кочевали, гоняли неисчислимые стада скота по бескрайним просторам великой степи. Его род процветал. Это были отважные и гордые воины, огнем и мечом они раздвинули пределы своих владений так что для того чтоб их объехать надо потратить не один день. Везде царил закон и порядок, можно было оставлять свои стада без пригляда и никто, несмел, взять ни одной овцы или увести коня. Но всё кончилось буквально за одно поколение. Пришел враг, злой и хитрый, многочисленный и беспощадный, они словно лесной пожар уничтожающий всё на своем пути. Род, встал на защиту, но их было слишком мало и постепенно шаг за шагом, оставляя родные могилы, леса и угодья, они отступили, когда за спиной возникли высоченные горы. Стало понятно, они потеряли всё.
Новая родина встретила камнепадами, лютыми морозами, высокими перевалами, на которых осталось много людей, они тогда не знали и не умели многого. На ошибках своих и с помощью других, они дошли. Большая, по меркам гор, долина была окружена высокими каменными стенами, и вход был только через узкоё ущелье. Почти все преследователи, гнавшиеся за ними, остались там, среди наваленных в беспорядке камней, сброшенных с вершин скал, побитые и порубленные, они надежно сохранили тайну, куда ушел род. Понадобились жизни четырех поколений, чтоб из каменистого плато сделать цветущий оазис, где некогда скакали горные бараны, раскинулись поля, на которых зреет урожай.
Сменились дома, они теперь были каменные, сменились люди, они стали другими, они постепенно забыли свой родной язык. Теперь это был иной народ.
Только одно осталось неизменным, честь. Честь воина однажды давшего слово служения. Честь, которая дороже жизни. Много сказаний и легенд ходит об этом. Старики уже и не помнят, как и кто, первым принес клятву верности на служение. Но ушедшие воины, своими потом и кровью доказали что они самые верные и самые лучшие. Каждые пять лет, уходили и возвращались домой, женились, ибо только после исполнения долга чести, им дозволялось оставить в лоне женщины свое семя и взрастить продолжение своего рода. Обычно осенью, пока открыты перевалы, тоненьким ручейком они шли домой. К изумрудной зелени лугов, прозрачным горным рекам вспенивающих свои воды на массивных булыжниках и рассыпающих мириады алмазных искр, каменистым тропам, ведущим к родным могилам.
Были и черные года, когда никто не возвращался. Тогда на самой середине долины, в священном месте, ставился черный обелиск. И высекались имена…..
Проходили года, забывалась боль, и юноши уходили в далёкую жаркую страну, где несли свое нелегкое бремя.
Так продолжалось очень долго и скоро один из властителей, стал принимать на службу только этих воинов, давал кров и предлагал защиту семьям.
На одном из сборов, всего народа, было сказано слово и старики заворчали: «мол, негоже это делать» Но потом смирились и много воинов женившись, уходили, и только редкие весточки доходящие, рассказывали о житье на чужбине. Правитель не прогадал, говоря, что возьмет на себя заботу о женщинах и детях своих воинов. Им стало, чего терять….
— Вот здесь я его и встретил, — Ибрагим остановился у ворот дома.
— Стучи. Я хочу глянуть на этого старца.
Кулак загрохотал по деревянным доскам, — Эй. Там. Живые есть?
Ни звука. Потом заскрежетал засов, створка приоткрылась, и на улицу выглянул мальчишка, лет десяти. — Ассалам Аллейкум, — Поздоровался, разглядывая нас темными любопытными глазами.
Ибрагим хотел его расспросить, но не успел, на плечо ребенка легла мужская рука, невнятный голос что-то проговорил. Калитка открылась, и мы увидели пожилого мужчину.
— Салам, уважаемые. Что нужно вам почтенные?
— Салам, мы ошиблись домом. — Ибрагим потянул меня за рукав дальше по улице.
Мелкие песчинки поскрипывали под кожаной подошвой, мы неспешным шагом шли в сторону базарной площади по маленькой кривой улочке.
— Вот, с ним я и разговаривал, он меня послал к судье. Мальчишки я не видел, а старик тот самый, руку даю.
— А ты говорил с ним на улице, калитка была закрыта или открыта?
— Это к чему спрашиваешь?
— Двор не ухоженный, его давно не подметали, облупленные двери дома, покосившийся кусок стенки за углом дома обвитого увядающим виноградом.
— И что? Один старый, другой малый им обоим силенок не хватает, может их всего двое там живет.
Я упал, отброшенный сильной рукой, вдоль стены.
Деревянный брус, набитый по краю повозки, проскрежетал у меня над головой, посыпалась кирпичная крошка, а на расстоянии ладони от лица пронеслись, окованные металлическими полосами, колеса. Ибрагим, успевший оттолкнуть меня с дороги, висел на постромках, сдерживая бег лошади, возничий привстал со своего места и, размахивая кнутовищем, бил по широкому крупу, погоняя своего коня. Раздираемая на части лошадь заржала и стала замедлять свой бег. А потом и вовсе остановилась. Маленькая фигурка отбросила в сторону кнут и со всех ног припустила бежать, миг, исчезла за поворотом. Погнавшийся было Ибрагим, пробежал с десяток шагов, остановился и опершись на колени сначала посмотрел вслед беглецу, а потом на меня. Я махнул рукой: «догоняй» но он, отказался, и пошел обратно. Проходя мимо лошади, хлопнул ладонью по крупу, и она потрусила по улочке, повозка заскрипела колесами и вскорости исчезла из вида. Улочка опять опустела, только двое, некогда хорошо одетых мужчин, сидели у стены одного из домов.
— Ты кого ни будь, обижал в этом паршивом городишке? — Спросил Ибрагим, присаживаясь рядом со мною, прямо на грязные камни.
