Солдатские небылицы - Геннадий Русланович Хоминский
– Геша, давай рассказывай пацанам про губу, а то что-то я устал кричать.
– А что рассказывать, – начал, успокаиваясь говорить Геша.
«Служба у меня была не пыльная, занимался секретными работами. А по закону меня не могли сажать на губу, так как после этого я терял допуск. И заменить меня было некому. Так я и борзел потихоньку. Ну, понятное дело, сутки мне объявляли, но на губу не везли. Сначала я их считал, а потом сбился со счёта. Но вот, в один прекрасный день пришла мне замена. Ну, думаю, теперь мне от губы не отвертеться. И точно, встречаю замполита, а это был мой враг номер один. Короче, он хотел меня в партию принять, типа сержант, отличник боевой и политической, из рабоче-крестьянских. А я его послал куда подальше вместе с партией, вот он злобу на меня и затаил. Собирайся, говорит, Геша на губу, я тебя сам отвезу. Да за что же, товарищ капитан, говорю. А за все твои грешки прошлые и будущие. Но не получилось у него в тот раз. Докторша наша не подписала записку. У меня ещё раны на ногах после медведя на зажили».
– Что за раны? – спрашивает Кирюха.
– Да с белым медведем пришлось встретиться на узкой дорожке, – отвечаю.
– Не слышал о таком, ну-ка расскажи.
– Это пацаны я не всем рассказываю, особенно когда трезвый. Как-нибудь позже.
«И выбрал же, сука замполит, время, как раз в день приказа. Раны как раз у меня зажили. Деды приготовили все что нужно: спирт, брагу, чай. Чтобы отпраздновать становление дембелями. А меня в этот день на губу. Привёз меня замполит в Белужью Губу, там была гарнизонная гауптвахта. Сдал дежурному мичману, сказал, что через десять дней за мной приедет. Ну и ладно – где наша не пропадала. Обидно только, что пацаны без меня приказ отметят. А я целый день снег кидал. Вообще столько снега я за всю свою жизнь не перекидал. Гарнизон в Белужьей Губе был морской. Поэтому кругом были моряки: и губари и караульщики. Вечером, уже после ужина, сидим в камере отдыхаем, про жизнь разговариваем. Вдруг открывается дверь и входит матрос. Оглядел всех, затем ткнул в меня пальцем и сказал, чтобы я одевался и шёл чистить туалет. На что я ему отвечаю, что ты, салага, промахнулся. Во-первых, я дембель, а во-вторых, сержант и мне работать не положено. Но матросик оказался настырным и ткнул меня в грудь прикладом. Этого я снести никак не мог и врезал ему в табло, так, что он вылетел в коридор вместе со своим карабином. Я захлопнул дверь в камеру и снова сел на своё место».
– Это ты Геша правильно сделал, не забздел – уважаю, – проговорил бухой Кирюха.
– Ну и что потом? – не утерпел я.
«Открывается дверь в камеру, входят трое, с ними этот салага, его по стриженной голове сразу видно и показывает на меня. «Сержант, на выход», – говорит один из них. Делать нечего, поднялся и пошёл за ними на «разборку». Заходим в караулку. Там сидят ещё двое матросов и мичман. Мичман уже поддатый. Они молодого сразу выгнали из караулки и обращаются ко мне: «Дембель, говоришь? Сейчас проверим». «Михей, дай книгу арестованных», – обратился один из них к мичману. Тот поднялся, открыл сейф и достал книгу. «Фамилия?» – спрашивает меня. Я отвечаю, он поискал в книге, нашёл и говорит: «Точно дембель». «Тогда, братуха, садись, выпьем. Сегодня наш с тобой праздник», – и достаёт из тумбочки бутылку водки. Разлил по стаканам, все выпили. Ну, думаю, подфартило. Сейчас вмажу и в камеру к пацанам. Но не тут-то было. Выпили, а матрос и говорит: «Значит говоришь, что сержанту работать не положено. Молодец, устав знаешь. А ты знаешь, что сержанту и сидеть положено в отдельной камере». Он встал, выглянул за дверь и позвал того салагу: «Сержанта во вторую. И не вздумай руку поднять на дембеля – урою». Мы вышли, матрос открыл дверь камеры. Я вошёл, дверь позади захлопнулась. В камере холодища, почувствовал сразу. Лампочка не горит. Свет попадает только через маленькое окошко в двери. Присмотрелся. На топчане сугроб снега, который залетает в камеру через разбитое окно. «Вот же сука, дембель поганый, устроил мне праздник, – думаю я, – но унижаться и проситься обратно в общую камеру не буду». Подошёл, очистил снег с досок. Под ним была ледяная корка. Садиться не стоит. А сам в душе костерю этого дембеля. «Сука, все два года просидел в карауле на губе. Но ничего, встретится тебе кто-нибудь в поезде – мало не покажется», – кипело у меня внутри.
– Хорошо бы наказать этого вертухая, – предложил я.
– Какой базар, пойдём по вагонам, может и попадётся, падла, – вскочил Кирюха.
– Да я уже прошёлся по вагонам, земляков искал, но этого козла не видел.
«Примостился я возле батареи, она была чуть тёпленькой, так и кантовался до утра. То прижмусь к батарее, то пешком камеру меряю. Настало утро, всех вывели на утреннюю поверку. Вышел и я. После переклички поступила команда: «Всем по камерам». Я и рванул снова в общую. Никто не обратил внимания».
– Мужики, говорят у вас проводник сидит? – раздался голос из дверей купе.
– Да, я здесь. Что вам нужно, морячки, – у купе стояли два здоровенных парня в тельниках и бескозырках.
– Спиртное есть? – спрашивает один из них.
– Конечно, пойдёмте.
Иду в своё купе, они за мной, а сам думаю: «Что-то я пролетаю с водкой. Менты две забрали, да сам бутылки три отдал за так. Нужно цену повышать».
– По чём у тебя пузырь? – спрашивает моряк.
– Да по пятнадцать, соколики.
– Ты что, совсем оборзел?
– Никак дешевле не могу, – отвечаю я.
– Сможешь, – и со всей силы бьёт меня кулаком прямо в лоб.
Я упал на лавку, в глазах круги разноцветные, в ушах звон. Я увидел, как он заскочил на лавку и спустил вниз ящик с водкой. В нём было всего пять бутылок, это я успел сосчитать. Они все бутылки выгребли, потом один из них разворачивается и говорит: «А ты говоришь не могу. Держи, сдачи не нужно», – и бросил на диван возле меня два червонца. Вышли, закрыли за собой двери.
Я полежал немного, звон в ушах прошёл. Вытащил все деньги из карманов. Насчитал сто пятьдесят рубликов. А должен я бригадиру триста. Ладно, разберёмся, ещё вино есть. Деньги засунул под матрац – от греха подальше. Вскоре показалась
