Александр Казарновский - Поле боя при лунном свете
В десять заявился Игорь. Он уезжает в Тель-Авив, будет работать охранником, беречь наш покой и сон. За тридцать шекелей в час. Свежо предание. Хотя, конечно, сейчас зарплаты охранников выросли. Они в Израиле, как и поселенцы, входят в группу риска. А кто, интересно, из обитателей нашей солнечной страны в нее, родимую, не входит? Взрывы гремят от Хайфы до Беэр-Шевы. Как пелось когда-то, «Поедешь на север, поедешь на юг – везде тебя встретит товарищ и друг». Короче, я должен вместе с Игорем отправиться к Дамари и попытаться выколотить из последнего деньги, которые Двмари ему задолжал, а платить не собирается.
Я уже раскрыл рот, чтобы, пробившись сквозь поток его слов, сообщить, что у меня Гошка умер, но тут же тетя Совесть спросила меня:
– Зачем? Ну отстанет он от тебя. Ну останется без своих денег. Ты что, этим Гошку воскресишь? Или ты хочешь картинно – «У меня горе, а я, такой благородный, всё равно бегу помогать несчастному пришельцу». Да, пожалуй, так эффектнее всего – он потопчется на месте, дескать, ладно, извини, я пойду… а ты эдак по-барски:»Ах, что ты, что ты! Конечно же, я с тобой!»
В-общем, преисполнился я такой злости на себя, отвратного, что даже не потребовалось особого усилия воли для прихода в чувство и похода с драгоценным инопланетянином на край света, вернее, Ишува. Правда, встал вопрос, кто подменит меня на часочек. У Яакова сотовый был закрыт. Пришлось звонить Йошуа. Услышав мой не то, что бы бодрый, но деловой, а не траурный, голос, Йошуа сказал: «Хм…» что значило: «Бесчувственное ты бревно, Рувен Штейнберг. Забыл уже о своем безвременно ушедшем. Какие-то гешефты с Игорем крутишь». Я не стал объяснять ему, какие, и через десять минут Йошуа был на месте. Мы с Игорем выскочили на улицу и помчались вниз по тротуару так, что кипарисы, туи, пальмы, смоковницы, акации, рожковые деревья, каштаны, оливы и сосны зачастоколили по обочинам. Когда мы вошли в гастроном и сразу нырнули в расположенную слева от торгового зала пышно именуемую конторой каморку Дамари, уставленную доверху ящиками с консервами, колой и т. д., самого Дамари в ней не было. На столе размещался какой-то прибор с длинным косым экраном. Позади стола стоял пустой стул, и, его, чудилось, проминает своими телесами привидение босса, упершее локти в белую гладь стола. Пока я воображал, как за столом бычится призрачный Дамари, появился настоящий Дамари, и мы все трое принялись орать. Игорь и Дамари орали каждый на своем языке – Игорь на молдавском, очевидно, чтобы мне легче было понять, Дамари на иврите за незнанием никакого другого, а я – на двух сразу – Игорю на русском, Дамари на иврите, иногда наоборот. Затем Игорь соблаговолил перейти на русский, и постепенно выкристаллизовалась проблема. Оба соглашались, что Игорь должен получить триста девяносто два шекеля, но Игорь, который переселялся в Тель-Авив, требовал «деньги на бочку», а Дамари заявлял, что у него в данный момент наличных нет и что он готов заплатить в день, когда всегда платил Игорю зарплату, то есть одиннадцатого числа, в данном случае, июля. Игорь опять заорал, что ему нужны деньги немедленно. Дамари состроил рожу настолько презрительную, что даже мне захотелось дать по ней, и предложил выписать отсроченный чек. Короче, мне это всё надоело, и я – благо только недавно в Городке деньги с коспомата снимал – сунул бедному Игорьку четыреста шекелей и потребовал с Дамари обязательства отдать одиннадцатого июля мне всё до копейки.
Дамари и Игорь без слов, одними глазами сообщили друг другу, что таких, как имярек, нужно расстреливать до зачатия, и разошлись, хором хмыкнув « Лехитраот », до свидания. После чего Дамари отправился зашибать деньги, из которых через двадцать пять дней он отдаст мне четыреста шекелей, а Игорь поплелся в свою конуру – полуразрушенный эшкубит, куда кошки давно не рисковали залезать, опасаясь бездонных проломов в полу и скорпионов.
Я между тем задержался в магазине, в основном, чтобы купить флакон дезодоранта, но по пути к стойке с химикалиями свернул к полке с мясными продуктами. Месяц назад я решил побаловать Гошку и вот, стоя на этом самом месте, минут пять буриданил, выбирая ему колбаску повкуснее. Теперь, вспоминая это, я закусил губу до крови, чтобы не разреветься, как баба.
Нет, ничего не буду говорить Игорю про Гошку. Во-первых, всё равно я его поставлю в неловкое положение хотя бы задним числом – вот, мол, у меня такое горе, а ты со своей ерундой. Во-вторых, парень и со мной и с Ишувом навсегда расстается. На фига мне портить ему настроение. Он ведь обожал Гошку, мог возиться с ним часами.
В этот миг зазвонил мобильный.
– Ну, скоро ты?
Вот так всегда. Нет, чтобы – «привет, Рувен, это я, Йошуа. Я очень по тебе соскучился.»
Я вздохнул.
– Скоро. Вот только Игоря провожу.
– Куда это, интересно, ты его проводишь?
– Как «куда»? – Я забыл, что ничего Йошуа не рассказал. – Он же уезжает из Ишува.
– Что?!
– А что? – в свою очередь изумился я и вдруг понял, «что». И прямо-таки потом покрылся. Ведь после трех наших безрезультатных походов в лес основным доказательством невиновности Игоря было то, что он никуда не уезжает из поселения…
Мысли цеплялись друг за друга, как вагоны: нас раскусили – выждали время – убирают из Ишува своего человека. А Игорь – во дает! Нет, чтобы слинять втихаря от меня, а то ведь еще и зовет проводить!
* * *Когда я добежал до его эшкубита, он уже выходил с огромным рюкзаком за плечами, чемоданом в левой руке и некогда подаренном мною полутораметровым вентилятором в правой.
– Игорь! – крикнул я, подбегая. – Подожди!
Игорь с деланым удивлением поставил вентилятор на землю.
– Никуда ты не поедешь! – заорал я. – Я знаю, ты всё это время работал на арабов, ты организовал убийство пацанов на баскетбольной площадке, ты…
Я начал доставать свою «беретту». Наверно, если бы не бессонная ночь, не особое, скажем так, состояние из-за Гошкиной смерти, не похмелье, я не был бы полным идиотом и сообразил бы достать ее гораздо раньше, а не оказавшись от Игоря на расстоянии его вытянутой руки с кулаком, причем кулак этот был величиной с мою голову. Или показался мне таким, когда врезался мне в челюсть.
Солнце, которое зависало над хребтом, улетело налево и скрылось из виду, а затем, после того, как моя башка впечаталась во что-то твердое, впоследствии оказавшееся стеной эшкубита, и вовсе померкло. Стало тихо.
За одиннадцать дней до. 7 таммуза. (17 июля). 11:30
Гоша лежал в тишине на металлическом столе и вновь шептал мне глазами:
– Я жить хочу!.. не надо… я очень жить хочу… ну пожалуйста…
