Карл Май - По дикому Курдистану
– Не могу, – проговорил макредж.
– Ну идем тогда в твою дыру!
– Не пойду. Я заплатил.
– Мы тебя заставим пойти.
– Тогда верни мне мои деньги!
– Они уже мои. Кстати, учти, что это я поймал тебя и просто обязан все отобрать!
– Я заплатил бы и за это, если бы у меня было столько денег!
– У тебя они есть! Ну ладно, если в кошельке на самом деле мало денег, то мне приглянулись твои хорошенькие часики. К тому же все твои пальцы в перстнях, которые дороже, чем та сумма, что ты должен заплатить.
– Нет, ничего не получится, я не могу. Пятьсот пиастров я еще готов дать этому человеку, моему злейшему врагу.
Он сверкнул глазами, и я ужаснулся ненависти, исходившей из них. Я уже не сомневался в появившейся между нами ненависти.
– Ты сказал последнее слово? – спросил комендант.
– Да.
– Тогда вперед! Иди за нами.
Мутеселлим решительно встал. Ага тоже поднялся со стула.
Я стоял у двери и отступил к сторону, чтобы пропустить коменданта. Из-за его пояса выглядывал ключ. Глаза макреджа радостно вспыхнули. Он одним прыжком преодолел пространство, разделявшее его и мутеселлима, отшвырнул его так, что оба, ага и мутеселлим, шатаясь, повалились на меня и чуть не увлекли за собой; макредж же выскочил за дверь и побежал по темному коридору. Лампа опрокинулась, и мы очутились в темноте.
– Догнать его! – крикнул комендант.
Макредж мог бы спастись, если у него достало бы присутствия духа захлопнуть за собой дверь и задвинуть засов. Времени у него вполне хватило бы, поскольку оба начальника, запутавшись в одежде, валялись на полу. Чтобы быстро выйти, мне пришлось буквально отшвырнуть их от двери.
В замке уже скрипел, поворачиваясь, ключ. Роковым обстоятельством, решившим судьбу беглеца, было то, что я заранее открыл дверь. Макредж прилагал отчаянные усилия, чтобы ключом отодвинуть засов, не пытаясь просто открыть дверь. Засов никак не поддавался, а я уже был тут как тут и схватил его. Он повернулся ко мне и поймал меня за пояс. Предчувствуя это, я хотел перехватить его руку, но ему все-таки удалось выхватить мой нож и лезвием порезать тыльную сторону ладони. Было так темно, что я не мог видеть его движений. Продолжая держать его правой рукой, я схватил левой его правое плечо, пытаясь ощупью добраться до кисти. Я едва успел: он уже поднимал руку, чтобы ударить меня ножом.
Между тем, крича как сумасшедшие, подбежали эти два «героя». Комендант вцепился в меня.
– Отпусти, мутеселлим, это я!
– Ты его схватил?
– Да. Быстро закрой дверь и зажги свет! Он от нас не уйдет.
– Ты в состоянии держать его один? – спросил ага.
– Да.
– Сейчас я принесу свет.
Комендант запер дверь, но, несмотря на это, не осмелился приблизиться к нам. Я прижал макреджа к стене, потому что не смог повалить его на пол: мне надо было держать его руку с ножом. Наконец появился Селим-ага с фонарем. Ему потребовалось время, чтобы найти наверху, у сержанта, масло. Поставив лампу на лестничную ступеньку, ага подошел к нам.
– Возьми у него нож! – попросил я.
Селим вырвал нож у беглеца, и теперь у меня освободилась рука. Я схватил макреджа за грудки. Он попытался меня ударить, но я моментально пригнулся, рывком поднял его и опрокинул на землю.
– Вяжите его! – сказал я.
– Чем?
– Его же ремнем.
В то время как они его вязали, он лежал тихо-мирно и не сопротивлялся. После такого громадного напряжения у него совсем не осталось сил, его состояние было похоже на обморок.
– Держи его за ноги! – велел мутеселлим аге.
Прежде всего мутеселлим вывернул макреджу карманы, потом стащил все перстни с его пальцев и сунул их себе в карман. После этого ага потащил макреджа, держа его за одну ногу, прямо в камеру. Свалив туда бесчувственного макреджа, он закрыл тотчас же дверь. Теперь Селиму нужно было идти наверх, освободить надзирателей и призвать их к величайшей бдительности.
– Отними у них ключ от ворот! – крикнул ему комендант. – Тогда никто не сможет их открыть!
После этого мы покинули тюрьму. Закрыв за собой дверь, мутеселлим привалился к ней спиной. Он полностью отрезвел и сказал:
– Ага, я сейчас сделаю список всего того, что имел при себе макредж. Я ведь должен отправить все это с ним в Мосул. Ты подпишешь список, чтобы я смог доказать правдивость моего отчета, если макреджу придет в голову утверждать, что вещей у него было больше.
– Когда мне прийти? – спросил Селим-ага.
– В обычное время.
– А ключ останется у тебя?
– Да. Может, я еще раз схожу туда. Спокойной ночи, эмир! Ты мне очень хорошо помог, я признателен тебе за это и отблагодарю при ближайшей оказии.
Он ушел, а мы повернули к нашей квартире.
– Эфенди! – сказал Селим-ага озабоченно.
– Что?
– У меня лежало на полу семь тысяч!
– И ты этому рад?
– Естественно!
– Я желаю, чтобы они достались тебе.
– Мне? Достанутся? Знаешь, что будет завтра?
– Ну что?
– Мутеселлим составит список, утверждая, что у макреджа была с собою одна тысяча пиастров, а мне это подписывать. Все остальные деньги, перстни и часы он оставит себе, зато я получу «громадную» сумму в сто пиастров.
– И это тебя тоже радует?
– Я до смерти сердит!
– Список получит баш-чауш?
– Да.
– Тогда ты сможешь получить больше.
– Это кто ж мне даст больше?
– Мутеселлим или я.
– Я знаю, что ты добр. О, эфенди, если бы у тебя осталась маленькая капелька того лекарства!
– У меня оно еще есть. Ты хочешь выпить?
– Да.
– Я принесу тебе немного на кухню.
Дверь была не заперта. На кухне лежала Мерсина на тех старых тряпках, которые служили ей днем для чистки грязи на кухне, а ночью – постелью. Сон у нее был хороший – сон праведника.
– Мерсина! – окликнул ее Селим-ага.
Она не слышала его.
– Пусть спит, – попросил я. – Я принесу тебе лекарство, а потом ты можешь идти спать, это тебе необходимо.
– Аллах видит, спокойствие я на самом деле заслужил.
Всех участников этой истории с побегом я встретил наверху, в комнате хаддедина. Они меня сразу засыпали вопросами и благодарили так громко, что мне пришлось приказать им вести себя спокойнее. Первым делом я принес «лекарство» Селиму-аге. Убедившись, что тот заснул, я вернулся к своим.
Амад эль-Гандур получил новую одежду, отец побрил его и почистил. Теперь он выглядел совсем иначе, чем тогда, в камере. Стало наконец похоже, что рядом стоят отец и сын. Отец поднялся и подошел ко мне:
– Эмир, я – бени-араб, а не какой-нибудь болтун грек. Я слышал, что ты сделал для моих людей и сына. Моя жизнь и все, что у меня есть, – твое!
Он говорил это очень просто и незамысловато выражал мысли от чистого сердца.
