Дмитрий Романовский - Я убил Мэрилин Монро
– Нет. Мама так себя поставила, что мы с ней о вас не говорим.
– Значит, ей так нужно. Если человек не хочет о чем-то говорить, значит, не нужно с ним об этом говорить. – Когда колесо сделало полный оборот, и наша кабина снова оказалась наверху, Натали сказала:
– Антони, вы знаете водопроводное дело. Это же самая дефицитная профессия в Америке. Водопроводчики требуются в каждом городе. Почему бы вам не переехать в Бостон?
– А ты бы хотела, чтобы я жил в Бостоне?
– Конечно. С вами интересно. – Я молчал. Кажется, я был в тупике. Я с легкостью добился расположения своей собственной дочери. Но между нами было препятствие, такое же, как между мной и Глорией. Дальнейшее сближение было невозможно.
Когда мы подошли к паркингу, где была запаркована машина Глории, я предложил им пешеходную прогулку по вечернему Бостону. Глория сказала:
– У Натали действительно завтра тест, и ей действительно надо весь вечер готовиться. – Натали попыталась возразить:
– Мама, но ведь Антони сегодня уезжает. Действительно.
– Действительно, – подтвердил я, хотя понимал, что спорить с Глорией бесполезно. Они довезли меня до моей гостиницы. Мы с Натали сидели на заднем сидении. Я перегнулся через спинку водительского сидения, поцеловал Глорию в щеку, потом так же поцеловал Натали, погладил ее по соломенным волосам, сказал: – Хорошая девочка. Слушайся маму. Она умная. Спасибо за интересный тур, – и вышел из машины. Я поднялся в свой номер, позвонил Збигневу и сказал, что сейчас приду. А в памяти оставался прощальный грустный взгляд светловолосой тоненькой девочки.
В гостиной номера Збигнева мольберт стоял на прежнем месте, но вместо моего портрета на нем был пейзаж: вид с Банкер Хилла. Оказывается, Збигнев съездил на Банкер Хилл сделать первый набросок будущей картины. Пока я раздевался и надевал шорты, Збигнев поставил мой портрет вместо пейзажа. Я спросил:
– А туман на пейзаже будет?
– Обязательно. Знаменитый бостонский туман. Это делается просто. Второй слой можно делать в студии и при этом добавлять белил, слегка смазывая контуры, особенно на заднем плане. Тупые зрители будут говорить: – Как хорошо передан туман! – Мне было видно в зеркале, как Збигнев наносит мазки на плечи, прорисовывает икры и щиколотки. Потом он попросил меня подойти ближе и прорисовал ступни ног с пальцами.
– А знаешь, как я научился рисовать ступни и кисти рук? Рисовал собственные кисти и ступни в зеркале. Удобно и не нужен натурщик. – Он действительно быстро нарисовал ступни и попросил меня сесть поближе: дорисовывать лицо.
– А какой будет фон? – спросил я.
– Нейтрально серый. Я разведу нужный тон и попрошу Еву намазать фон, а потом сам поправлю. Антони, так ты весь день провел со своими спутницами?
– Да.
– Я так и не понял, какие у тебя с ними отношения. Ну, да ладно. – Через час он сказал: – Кажется, готово. У тебя стандартная фигура, остальные мускулы я дорисую без тебя. – Одевшись, я подошел к своему портрету. Выражение лица было не то, что я привык видеть в зеркале. Оно чем-то напоминало то, что я видел в зеркале до пластической операции. Вероятно, художник может в лице человека угадать то, чего другие не видят. Я вгляделся пристальнее. Разрез глаз, линия носа от переносицы до кончика носа. Этот человек мог наморщить переносицу, если ему что-то не нравилось. В этом человеке было что-то от Натали. Збигнев ее видел и даже захотел нарисовать. Что-то привлекло в ее лице внимание художника. Из спальни вышла Ева в халате, поздоровалась, посмотрела на портрет, спросила мужа:
– Это ты специально изменил выражение лица?
– Ничего не изменял, – несколько раздраженно ответил Збигнев. – Просто я его так вижу. – Ева поняла, сказала:
– Видение художника.
На другой день дома, в Нью-Йорке, в своей бруклинской квартире я отпечатал на компьютере изложение моей поездки в Бостон. Перечел. Исправил ошибки, которые заметил. Получилось многословно, может быть, скучно, много лишнего. Так писатели не пишут. А вот в Торе, т. е. Ветхом завете, когда начинается перечисление кто кого родил, тоже скучно. Но в Библии люди читают даже скучные места, потому что это священное писание. А если бы это перечисление было написано писателем, даже самим Стивенсоном, его бы никто не читал. Нет, я все же не писатель.
Глава 12. Конец моей синагоги
В моей синагоге переполох. Во время шабеса в спортивном зале появилась лужа. Вода проступала откуда-то из-под пола. Я и раньше замечал, что пол у дверей кухни становится мокрым неизвестно почему. А тут вдруг вода выступила из-под пола, так что в кухню было не пройти. Не дожидаясь конца молитвы, в спортивном зале столпились люди, среди которых был президент Шали и, конечно, инженер Мойше, который предположил, что фундамент между кухней и залом дал осадку, и канализационная труба, которая проходила через него, лопнула. Кондиционер на крыше выпускает много воды, которая сливается в эту канализационную трубу, и теперь выливается из лопнувшей трубы в грунт. Я пустил в кухне воду, и через несколько минут раковина наполнилась водой, и вода не уходила. Мойше оказался прав. Лопнувшая труба забилась грунтом, и вода теперь скапливалась под синагогой в грунте. Я отключил кондиционер на крыше. Лужа в зале больше не увеличивалась, но и не уменьшалась. Я разулся и босиком стал сгонять воду шваброй через кухню во внутренний двор. На другой день Хая вызвала водопроводчика Джонни. Чтобы добраться до лопнувшей трубы, нужно было продолбить бетонный пол в зале. Джонни вызвал свою команду с врубовым молотом. Пока два пуэрториканца с грохотом долбили бетонный пол, Мы с Джонни беседовали в кухне. Он был из Пакистана, хотя скорее походил на китайца, а религия его была Индуизм. По большим религиозным праздникам он ездил в Манхеттен, где был храм индуистов. У них было много богов, а главный был Индра. Еще были Брахма, Вишну и Шива. Это у них была как у христиан Святая Троица. А священники были брахманы. А вместо Библии у них была Веда. Это не то книга, не то много книг. И эта Веда была по мнению Джонни куда умнее Библии, потому что в ней и о социальных, и о семейных проблемах, и об истории, и об искусстве, и о биологии – обо всем. В тот же день пуэрториканцы приварили новую трубу, засыпали грунтом яму и уложили новый бетонный пол, который выровняли по моему указанию. На другой день я уже сам уложил новые линолеумные плиты на месте ямы. Синагоге этот ремонт обошелся в тысячу долларов, которую уплатила миссис Кроцки. Она, кажется, выздоровела и сама пришла посмотреть, как Джонни с пуэрториканцами приваривали трубу. Когда я в очередной раз пришел к ней в квартиру, миссис Кроцки не вышла к чаю. Наоми сообщила, что ее мать плохо себя чувствует. Инфаркты так просто не проходят. Моя негритянка Линн теперь работала в налоговом отделе универмага «Мейсис». Я пригласил ее на новый бродвейский мюзикл «Веселая вдова», который мне понравился. В этот вечер я узнал от Линн много интересных вещей. В налоговом отделе она была посвящена во все экономические тайны. Например, о японской торговой делегации, приехавшей для переговоров с хозяевами «Мейсиса». Хозяева устроили японцам пикник, для которого был заказан вертолет. Это обошлось им в шесть с половиной тысяч. По указанию хозяев эти деньги Линн списала с налогов как стимул развития бизнеса. Оказывается, миллиарды долларов списываются с налогов по всей Америке на подобные развлекательные поездки. По секрету Линн сообщила мне, что помимо бухгалтерских книг, которые они ведут в общем отделе, есть еще секретные книги, в которых хозяева скрывают миллионы неконтролируемых долларов. Это происходит во всех больших бизнесах. Так что налоговое управление всегда остается в дураках. Разумеется, высшее начальство налогового управления получает хорошие взятки за то, что делает вид, что они в дураках. Теперь понятно, почему мне приходится в налоговых декларациях заполнять многочисленные графы. Не имея доступа к скрываемым доходам миллионеров, налоговое управление скрупулезно высчитывает центы с малоимущих.
