Дмитрий Романовский - Я убил Мэрилин Монро
– Натали, не указывай пальцем. Это неприлично.
– Старые предрассудки, – резко возразила Натали. – Это естественный жест, поэтому указательный палец и называется указательным. – Глория мне объяснила:
– Натали все понимает. Просто она смущается, когда я при других делаю ей замечания. Это ее раздражает, и она начинает грубить. Извини, Натали, но ты сама не должна давать повода для замечаний. – Натали скучающим тоном пояснила:
– Мама все объясняет по психологии, как Фрейд. – Когда мы подошли к музею Изабеллы Стюарт Гарден, Натали объявила:
– Венецианский стиль. В Европе это называется псевдоренессанс, потому что там много не псевдо. Америка – страна молодая, нет ни готики, ни ренессанса, поэтому псевдоготику здесь называют просто готикой, и псевдоренессанс просто ренессансом. – В музее я остановился перед картиной не то Рубенса, не то Иорданса. Подошла Натали, тихо спросила:
– Антони, а правда, мужчинам нравятся такие женщины? – Я ответил:
– Голландцы любили свинину и пиво, поэтому были толстые. Как Ламе Гудзак. Поэтому у них был такой канон женской красоты.
– Антони, а вам нравится такой канон?
– Не знаю. Голландские художники явно врали. Обычно у таких жирных людей большие животы. А на картинах у них животы подтянутые.
– Это правда, – согласилась Натали и непроизвольно добавила: – И груди у женщины нарисованы как у молодой девушки. – Тут она явно смутилась и отошла к другой картине. – Глория ходила по залам, что-то помечая авторучкой на проспекте музея. Культурные ценности Бостона сконцентрированы в одном месте. Из музея Изабеллы мы просто перешли в Музей изящных искусств. Все это было в районе Фэнвея. В египетском отделе меня заинтересовали древние поделки: статуэтки, посуда, украшения из полудрагоценных камней. Сердолик, нефрит, бирюза. Теперь такие украшения стоят по десяти долларов штука. Но поскольку эти украшения были сделаны в Египте три тысячелетия назад, они стоили миллионы. Смотрителя в зале не было. Я потрогал стекло витрины. Простое стекло. Ничего не стоит вырезать алмазом квадратик в стекле и вытащить пару таких украшений. Подошедшая Натали, видя как я трогаю стекло, спросила:
– Стекло не толстое?
– Простое.
– Антони, у вас нет алмаза? – Наши мысли были идентичны.
– К сожалению, с собой нет. – Подошла Глория, посмотрела через стекло на украшения, сказала:
– Сердолик. В древнем Египте считали, что этот камень предохраняет от болезней. Раньше думали, что это суеверие, и только недавно открыли, что сердолик дает какие-то излучения, которые убивают некоторые виды бактерий.
– Я бы хотела такое колье, – сказала с улыбкой Натали. – Но Антони забыл прихватить с собой алмаз. – Глория заметила:
– Колье из сердолика можно купить за пять долларов. – Я возразил:
– Но не древнеегипетское. А это можно продать за миллионы какому-нибудь египетскому миллионеру.
– А я бы не стала продавать, – весело сказала Натали. – Я бы его просто носила. В школу. И никто бы не догадался, что оно древнеегипетское, да еще и ворованное. – Когда мы повернулись, чтобы пройти в следующий зал, оказалось, что за нами стоит пожилая смотрительница и смотрит на нас, вероятно, на всякий случай. Натали хихикнула. В зале японского искусства Натали сказала:
– А вот я не отличу Хокусайя от девятнадцатого века. Мама, правда, они все похожи? – Глория небрежно пояснила:
– Такова дальневосточная культура. Они в свое время достигли высокого уровня, а потом это застыло на несколько веков. – Мы обошли все залы музея и, когда вышли на воздух, Натали сказала: – Я голодна.
– Я тоже, – сказал я. И они повели меня в ближайший ресторан. Мы заказали полный обед, даже с супом. К обеду я заказал рюмку коньяку, Глория – рюмку амаретто, к кофе, как и положено в среднем классе. На мои вопросы о теперешней работе Глория отвечала коротко и конкретно. Она работала в научном центре Гарварда. Там же, как я и предполагал, работала группа от военного министерства. За обедом я отметил, что Натали хорошо себя держала за столом, не играла, как другие дети, вилками и ложками, правильно и непринужденно пользовалась столовыми приборами. Глория обучила ее правилам хорошего тона. За кофе мы с Глорией закурили, а Натали лакомилась мороженым трех сортов. Я заявил, что одного дня для осмотра города мало, и я остаюсь на воскресенье. Натали тотчас предложила:
– Вы можете переночевать у нас в гостиной. – Я сразу ответил:
– Ни в коем случае. Я не хочу стеснять вас. Но завтра вы просто обязаны продолжить мою экскурсию. Кстати, в Бостоне есть американские горы?
– Еще какие! – подхватила Натали. Глория напомнила:
– Пиратский парк далеко, а в понедельник тесты по биологии.
– Я готова. Могу хоть сейчас. Мама, задавай вопросы. Но если ты очень хочешь, я могу сегодня вечером повторить курс. Антони, а вы сегодня вечером идете к мистеру Касперу? – Оказывается, Натали запомнила наш разговор со Збигневом. Я снял номер в дешевой гостинице на Беркли стрит и позвонил из номера Збигневу. Он тут же пригласил меня в Парк Плаза. У него был роскошный номер. Его жена Ева предложила чаю, но я сказал, что я только что с обеда. Посреди гостиной стоял мольберт с полотном и раскладной столик с кистями и красками. Ева ушла в спальню, а Збигнев сказал:
– Ты, конечно, откажешься позировать обнаженным.
– Откажусь.
– Я так и знал. Жаль. Тогда, хотя бы в шортах. В синагоге, когда жарко, ты работал на заднем дворе в одних шортах. Я тебя таким запомнил. – Он дал мне свои джинсовые шорты вместо моих белых брюк и сел за мольберт. Когда он стал делать первые мазки, я увидел на противоположной стене зеркало, в котором было отчасти видно, что он рисует. – За работой Збигнев пояснял: – Первый слой сделаю на скипидаре, чтобы сразу высохло. Завтра ты еще будешь в Бостоне?
– Да.
– Сможешь завтра вечером в то же время?
– Может быть.
– Потому что лицо я хочу сделать маслом. Антони, я тебе заплачу за позирование. На выставке к моим картинам уже прицениваются покупатели. Обычно, когда они покупают мои вещи, я ставлю условие, что картины должны висеть до закрытия выставки. Но некоторые покупатели, еби их мать, хотят тут же забрать картину сразу после уплаты. Если заберут какой-нибудь пейзаж, я хочу вместо него повесить твой портрет. Не возражаешь?
– Не возражаю. – В зеркале я видел, как Збигнев нарисовал контуры фигуры, наметил некоторые мускулы, продолжая урывками говорить: – Это хорошо, что в шортах. Для ориентира. Удобно отсчитывать пропорции от пояса. Когда рисуешь голых, теряется отсчет. Обычно я прикидываю голых по лобковым волосам. От макушки до лобковых волос ровно половина высоты тела. Но не у всех это пропорционально. Не меняй позы. Нет, рука по-прежнему висит свободно. Так. Я знаю: позировать трудно. А теперь само лицо. Я только прикину пропорции. А потом ты сядешь поближе, и я буду писать лицо маслом. – Через час Збигнев объявил перерыв, и мы для разминки ходили по гостиной вокруг круглого полированного стола. Збигнев спросил:
