Адепт не хуже прочих - Павел Николаевич Корнев
Ответ заглушил вой ревуна.
Закрывавшую оконце пластину я вынес накануне своего освобождения.
И до того бил прицельно по этому листу зачарованного металла, а тут будто озарение какое-то снизошло. Если прежде просто выбрасывал перед собой раскрытую ладонь, словно ядро толкал, то здесь дополнительно крутанул кистью и — хрустнуло!
Удерживавший заслонку засов сорвало, и та с грохотом распахнулась, а меня, счастливого до совершеннейшей невозможности, спустили уровнем ниже — в сырую и холодную камеру с решётчатой дверью. Прутья в той были с запястье толщиной, их покрывал прекрасно различимый на фоне ржавчины чёрный узор защитных рун, а попытка дотронуться обернулась скрюченными пальцами. Приложить решётку своим коронным приказом я в итоге так и не решился. Просто показалось вдруг, что в этом случае запросто может понадобиться новая рука. Ну или как минимум окажусь вынужден задорого пришивать старую.
К чёрту! В другой раз!
Выпустили на рассвете. Первым делом загнали в купальню, там выдали новый комплект одежды, а грязную школьную форму отправили в прачечную. Ещё побрили и обновили причёску. Всё это — за мой счёт. Долг перед учебным заведением самую малость подрос, но погляделся в зеркало и махнул рукой.
Сойдёт!
Всех абитуриентов давно разделили на отряды, появление нового человека оказалось для наставников полнейшей неожиданностью, и меня изрядно погоняли туда-обратно, пока не велели присоединиться к группе адептов, толпившихся перед запертой дверью одной из аудиторий.
Я поприветствовал всех разом и был преимущественно этими всеми проигнорирован. Разве что радушно улыбнулась в ответ Заряна да коротко кивнул Буремир. Ещё — уколола заинтересованным взглядом черноволосая малышка, с которой трясся в одном экипаже по дороге со станции. А больше я никого здесь, собственно, и не знал. Впрочем, нет — одним из юнцов оказался тот худой паренёк, что интересовался у наставника дисциплинами вступительного курса.
Тростиночка-Заряна двинулась было ко мне, но именно в этот момент распахнулась дверь просторного помещения с окнами от пола и до потолка. На полу там лежали обычные на вид циновки, все привычно расселись на них, я тоже скинул сандалии и занял свободную. Никакой наставник нас своим визитом не почтил, лишь прохаживался вдоль стены с важным видом Огнеяр. Другой ученик вкатил тележку с одинаковыми стеклянными посудинами — узкими и высокими, укупоренными деревянными пробками. Каждому абитуриенту досталось по одной, вот только в отличие от остальных я вливать в себя непонятную микстуру не стал и перво-наперво уточнил:
— А мне точно можно?
Молодой человек воззрился недоумённо.
— А почему нет? Ты какой-то особенный?
— Ну да! — подтвердил я. — Особенный! Ваш очкастый сказал, мне алхимию нельзя. А это ведь она, так?
Парень вполголоса ругнулся, забрал странный сосуд и отошёл с ним к наблюдавшему за абитуриентами Огнеяру. После недолгого, но крайне ожесточённого спора он и вовсе куда-то убежал, а по возвращении недовольно буркнул:
— Так занимайся!
— Чем?
Ученик аж глаза закатил.
— Это зал для медитаций, балда! Пытайся обрести внутреннее равновесие!
Он собрал пустые посудины и укатил тележку, а я постарался погрузить сознание в глубины духа, но сразу понял, что лишь впустую потрачу на это своё время. Отвлекала непривычная обстановка, мешали шаги и шорох одежды приглядывавшего за нами ученика, раздражало сопение других абитуриентов. И в таких вот условиях пытаться внутреннее равновесие обрести? Вздор!
Да я только тем в карцере и занимался, что медитировал!
Куда уж больше?
И я оставил потуги взобраться на очередную ступень возвышения, вместо этого завертел головой по сторонам. На фоне Заряны и черноволосой пигалицы остальные барышни откровенно терялись, и примерно так же дворянчик Буремир своей статью затмевал других юнцов. Впрочем, в первую очередь меня интересовала не внешность соучеников, внимание привлекла некоторая неуловимая общность — нечто делавшее их схожими друг с другом и одновременно отличавшее от всех прочих абитуриентов.
Какое-то время я размышлял об этом, но ничего путного так и не придумал. Мало-помалу дыхание выровнялось и отодвинулись на второй план посторонние звуки, как-то незаметно для себя самого я отрешился от окружающей действительности и обратился к внутреннему зрению, вот тогда-то и снизошло озарение.
Никто в этой комнате не был прозрачно-бесцветным!
В ауре Заряны присутствовал оранжевый янтарь, дух Буремира отличали золотистые переливы, имелась блёклая желтизна и у всех девиц кроме черноволосой пигалицы, а большую часть юнцов отмечали вариации красновато-коричневых тонов. Остальные — я, симпатичная брюнеточка, худой любознательный парнишка, кудрявый чернявый типчик и смазливый паренёк со стянутыми в косицу волосами — были белыми.
Склонность к аспекту! В одну группу собрали абитуриентов с проявившейся склонностью к тому или иному аспекту, и мне удалось её каким-то образом уловить!
В остальном же провёл время в зале для медитаций совершенно бездарно, лишь в очередные долги себя вогнал. Ну а как иначе? Урок посетил — проставили галочку, начислили плату.
По окончании медитации Огнеяр повёл нашу группу на занятие по отработке приказа отторжения, но я сбежал с него сразу, как только понял, что ничего нового мне там не расскажут. Отправился в обеденный зал, ткнулся в запертые двери и сел на подоконник, порылся в узелке с монетами, выудил пятиалтынный, начал гонять его меж пальцев. Как знал, что понадобится.
Когда отперли и распахнули настежь двери, я внутрь не пошёл, остался сидеть на месте. Не терзался сомнениями и не колебался, просто дожидался босяков — тех, которых приметил в самый первый день на площади у ворот.
Оба парнишки были среднего роста, жилистыми, резкими в движениях и злыми. Что злыми — это наверняка. И хоть походила эта парочка друг на друга словно братья, роднёй они точно не были.
— Уважаемые! — прищёлкнул я пальцами и продемонстрировал серебряную монету. — Подработка интересует?
Босяки разом остановились и уставились на меня во все глаза.
— Что за подработка?.. — спросил брюнет.
Его приятель, светловолосый и вихрастый, немедленно эту фразу подхватил и переиначил:
— За такие-то гроши?
— Просто поговорить, — усмехнулся я. — Вот скажите, как тут лавочник поживает?
— Какой ещё лавочник?
Я вздохнул и покачал головой.
— В деньгах не нуждаетесь, да? Что ж… С пониманием!
Пятиалтынный пропал из пальцев, и вихрастый хмуро бросил:
— Не гони лошадей, боярин! Если ты о Златоборе, так он из купчишек.
— Не суть! — отмахнулся я. — Как он тут поживает без меня? Залатали?
Темноволосый кивнул.
— В тот же день ещё, — подтвердил он. — А поживает… Да как
