Исуна Хасэкура - Волчица и пряности. Том 5
Лоуренс пригляделся поближе, прикидывая про себя, сколько такая статуэтка может стоить, как вдруг он заметил что-то странное.
Поверхность статуэтки казалась какой-то выцветшей.
— Что такое?
Чтобы статуэтки лучше выглядели, их иногда натирали известью, иногда покрывали краской. Эта статуэтка Святой Девы-Матери была белого цвета, значит, ее натерли известью.
Но в том месте, где покрытие чуть облупилось, Лоуренс увидел кое-что непонятное.
Он чуть потер статуэтку, пытаясь ее очистить.
— …Не может быть…
— Что-то случилось? — неожиданно раздавшийся голос вернул его в чувство.
Лоуренс обернулся. Это была Мельта.
— О Господи… ты меня смутила. Я просто подумал, что эта статуэтка так хорошо сделана, так бы и поделился с ней своими заботами.
— Надо же, — глаза Мельты чуть расширились, потом она улыбнулась. — Я агнец из стада Церкви, и я с радостью выслушаю, что тебя гнетет.
Очевидно, Мельта не относилась к числу практичных и расчетливых монахинь.
— Я все же воздержусь, — покачал головой Лоуренс.
В руках Мельта держала изящно вырезанный из дерева поднос с маленькой деревянной же чашечкой и металлическим кувшином.
— Попробуй этот напиток, он сделан из хлеба; правда, не знаю, понравится ли он тебе.
Поднос и чашка имели такие мягкие, красивые очертания, что Лоуренс подивился, уж не сама ли Мельта их сделала.
— Это квас?
— О, господин торговец, ты так много знаешь! — ответила Мельта и наполнила чашку светло-коричневой жидкостью.
— В последнее время его мало пьют, так что и встречается он редко.
— Мне он нравится больше, чем Кровь Господня… о, ээ — пожалуйста, забудь, что я это сказала!
Под «Кровью Господней» она, несомненно, подразумевала виноградное вино.
Тихоня Мельта пошутила — это выглядело просто очаровательно.
Лоуренс кивнул и приложил указательный палец к губам.
Будь они сейчас в Рубинхейгене, Кумерсоне или Терео, он бы обращался с Мельтой чуть-чуть иначе — опасаясь мести Хоро.
И все же, если бы Лоуренса спросили, действительно ли он сейчас наслаждается беседой, он бы покачал головой.
Его мысли скакали из-за того, что он узнал, осмотрев статуэтку Святой Девы-Матери.
— Пожалуйста, — произнесла Мельта, протягивая чашку с напитком.
Мягкие манеры Мельты легли бальзамом на истерзанное сердце Лоуренса. Он взял чашку.
— Я так понимаю, господин Риголо на заседании?
— Да. Сегодня утром пришло срочное сообщение, и… о Господи, я извиняюсь, мне было велено никому об этом не рассказывать.
Лоуренс сверкнул на смутившуюся Мельту своей лучшей деловой улыбкой и покачал головой.
— Ничего, ничего, и в любом случае я не собирался расспрашивать об этом заседании. Это был плохой выбор темы. Я хотел расспросить его об этом стекле, так что очень жаль, что я не смог с ним увидеться.
— О, вот как?.. Ну, это стекло собиралось по кусочкам, и на то, чтобы собрать его все, ушло три года.
— Ясно. Вижу, господин Риголо и впрямь обожает свой сад, — произнес Лоуренс, подпустив в голос удивления. Мельта просияла, словно это ее только что похвалили.
Ив говорила, что не понимает отсутствие у Риголо амбиций и его любовь к саду; но, когда рядом с тобой кто-то столь сочувствующий, как Мельта, очень легко утонуть в собственном увлечении. Дни Риголо протекали весьма приятно, подумалось Лоуренсу.
— Такое обожание — теперь я понимаю, почему он так смело заявлял, что хочет уйти с поста делопроизводителя в Совете.
Мельта кивнула, ее улыбка стала чуть напряженной.
— Хотя это его работа, но он остается здесь и смотрит на сад сколько возможно.
— Я бы сказал, и пускай; но, конечно, работа делопроизводителя тоже важна.
— Господь учит, что труд превыше всего. Но иногда мне кажется, что столь скромное желание, как проводить время в собственном саду, тоже имеет право быть, — с улыбкой сказала Мельта.
Это было желание бездельника, ни одна ревностная монахиня его бы не одобрила; но, возможно, из-за того, что Мельта была влюблена, она и находила его приятным.
Сколько бы Лоуренс об этом ни думал — по всему выходило, что счастьем Мельты было счастье Риголо.
Возможно, мечтой Мельты было целыми днями находиться при Риголо, когда он любуется своим садом, и усердно прислуживать ему.
— А, но самые скромные мечты воплотить труднее всего.
Мельта рассмеялась.
— Ты прав, — она приложила руку к щеке и взглянула на светлый сад. — А самое радостное время — то, которое хочется продлить навечно.
Пораженный, Лоуренс уставился на Мельту.
— Что случилось?
— Я просто тронут твоими словами.
— Ты мне льстишь.
Лоуренс был сама серьезность, но Мельта приняла его искренность за шутку.
Лоуренс желал, чтобы Хоро осталась. Он хотел, чтобы она осталась навсегда, но, возможно, ему следует просто лелеять это время, пока он не перестанет чувствовать так. Эта мысль пронзила его сердце.
Если они и впрямь будут вместе всегда, если они всегда смогут видеть друг друга — возможно, этой радости суждено будет погибнуть.
Это не такая уж трудная истина.
И именно из-за ее простоты мечта Хоро ее перебороть — неосуществима.
— Однако же я верю, что это счастье — когда можешь гнаться за простой мечтой, — выдавил Лоуренс, не в силах забыть о своей собственной реальности.
Прошло немного времени, и Хоро вернулась из книгохранилища, держа в руке свечу.
Она сказала, что свечка погасла, но это была явная ложь.
Как сбежал Лоуренс, так и Хоро сбежала, найдя темные уголки книгохранилища безвкусными.
Лоуренс это знал, потому что, едва войдя в ярко освещенную комнату, Хоро одарила его сердитым взглядом.
Не произнося ни слова, она подошла и встала рядом с ним.
Лоуренс взглянул ей в лицо и спросил:
— Ну что, нашла еще интересные книги?
Хоро покачала головой. Ее глаза спрашивали: «А ты?»
Хоро оставалась Хоро.
Она с легкостью обнаруживала мельчайшие изменения в его поведении.
— Ну а у меня была очень полезная беседа, — сказал Лоуренс.
В следующее мгновение во входную дверь заколотили.
Потом раздался звук открываемой двери.
По дому разнеслись тяжелые, грубые шаги, после чего в комнату ворвался некто.
Мельта была потрясена; но ее потрясение не переросло ни в гнев, ни в замешательство, ибо вошедшая была ей прекрасно знакома.
Это была Ив.
— Идемте со мной, — сказала она. — Дела плохи.
Она тяжело дышала.
— В городе бунт.
— Запри дверь и никому не открывай, кого не знаешь, — сказала Ив, и Мельта кивнула, сглотнув, точно проглотила камень.
