Прощальный поклон ковбоя - Стив Хокенсмит
– Ну? – буркнул он, указывая на записку Локхарта.
Старый пинкертон успел сложить клочок бумаги, и сначала я прочитал написанное снаружи:
П-к К. Кермит Кроу, ЮТЖД
Юнион-Стейшн
Развернув бумажку, я обнаружил, что содержание записки еще более лаконично. Послание Локхарта состояло всего из четырех букв:
ОК
Б. Л.
– Ну вот, как всегда, – вздохнул я. – В кои-то веки нам вроде посчастливилось… но нет.
Я уже собирался скатать записку Локхарта в шарик и забросить за плечо, но брат протянул руку и выхватил ее у меня из рук.
– Постой-ка.
Он уставился на бумажку, хотя для него корявые письмена Локхарта с тем же успехом могли быть китайскими иероглифами.
– Ведь все же ясно, нет? – сказал я. – Это самое короткое рекомендательное письмо, которое только можно написать. И адресовано оно в железнодорожную компанию. А именно в Южно-Тихоокеанскую железную дорогу. Мы же не будем связываться с этими сукиными детьми. – Тщетно прождав ответа несколько секунд, я уточнил: – Ведь не будем?
Старый продолжал пялиться на записку. Он пережевывал в уме некую мысль, и вкус ему явно не нравился. Но, пережевав, он ее не выплюнул.
– Думаю, всему свое время, – сказал он, встал и направился к двери.
Глава третья. 267 и 268, или Мы узнаём, кого не берут в ют
В детстве нам с братьями и сестрами не так уж часто приходилось слышать ругань. Муттер[4] грубостей не терпела и даже за простое упоминание черта могла намазать язык мылом.
Однако, когда наш фатер[5] или дядюшка Франц принимались костерить железные дороги, для того, чтобы смыть изрыгаемые ими непечатные выражения, не хватило бы и тонны щелока.
Даже наша добрая муттер иногда вторила им, хотя иауф дойч[6], думая, что мы не поймем. Пусть это и обнажало чуточку лицемерия в обожаемой всеми нами женщине, ее можно было понять: жизнь фермера тяжела и без того, чтобы жирные толстосумы из восточных штатов драли за перевозку урожая больше, чем покупатели готовы заплатить за сам урожай.
Прошло почти десять лет с тех пор, как Густав последний раз ходил за плугом, но если речь заходила о железных дорогах, он, судя по всему, по-прежнему злился, что твой грейнджер[7]. За доказательствами ходить далеко не надо: достаточно посмотреть на мой зад, обильно украшенный набитыми седлом мозолями. Старый неизменно требовал путешествовать верхом – даже туда, куда любой другой добрался бы поездом, – и за все годы наших скитаний ни разу не допустил, чтобы мы поддержали грабительскую монополию железных дорог, задирающих цены и отбирающих землю, покупкой хотя бы одного билета.
Что объясняет, почему при первых же словах, вырвавшихся у меня, когда я догнал Густава на улице у того салуна в Огдене, наша муттер потянулась бы за куском мыла.
– Ну ладно, ладно, не кипятись, – ответил мне брат, непринужденно – даже слишком непринужденно – прислонившись к коновязи, у которой стояли наши лошади. – Надо же хотя бы узнать, что значит эта записка, разве нет?
– А если то и значит, про что я думаю? – огрызнулся я. – Работу на железной дороге.
– Тогда подумаем.
– Ты же гонял нас крюками по тысяче миль, лишь бы не отдавать этим грабителям ни единого пенни. А теперь всерьез думаешь потрудиться на Южно-Тихоокеанской железной дороге?
– Я всегда готов подумать… в отличие от некоторых, – ответил Старый, но в его голосе я уловил странное колебание.
– Если ты такой любитель думать, почему бы не подумать о том, что бесило муттер ифатера? Раздутые грузовые тарифы, разоряющие фермеров, люди, гибнущие из-за того, что магнатам жаль раскошелиться на исправные тормоза для вагонов. Ты что, все забыл?
Мой брат медленно и грустно кивнул, как человек, признающий мудрость полученного совета, но в то же время оставляющий за собой право проигнорировать его.
– Это было много лет назад, – сказал он.
– Попробуй сказать это Лютым. Ты же знаешь, они от сохи, как и наши родители. В газетах пишут, что ребята никогда не стали бы грабителями, если бы ЮТЖД в прошлом году не отобрала у них землю под новую линию.
– Ну… сколько мы работали на всяких засранцев, – вяло отмахнулся Старый. – Разница только в том, что они владели скотом, а не вагонами для скота.
– Да, но когда мы работаем на засранцев-скотопромышленников – мы ковбои. А на хрена мы сдались железной дороге? Разве что в охранники пойти, бродяг избивать.
Густав покачал головой.
– Вряд ли. Сдается мне, есть причина, почему ЮТ ищет парней вроде нас. Сам только что сказал.
Обычно мой брат не любит теоретизировать, не имея всех фактов, поскольку и мистер Холмс морщил свой длинный нос, не одобряя подобные напрасные измышления. Однако теперь Густав был готов сделать исключение, чтобы убедить меня – как, возможно, и себя самого.
– Банда Лютых, – сказал он.
– Думаешь, железнодорожное начальство собирает специальную команду?
– А как иначе, ведь Барсон и Уэлш потрошат их как свиней.
Я немного подумал. Предположение, не лишенное смысла… но это нисколько не меняло дело.
– Лютые – это яма, которую ЮТ выкопала сама себе, – пожал я плечами. – Не понимаю, с какой стати нам прыгать туда за ними.
– Чтобы подтвердить наше намерение стать служителями закона, – объяснил Старый.
– Или просто служителями, – фыркнул я.
– Это же не навсегда. Рано или поздно мы будем настоящими сыщиками.
На сей раз я лишь поднял бровь.
– Попробуй взглянуть на дело с другой стороны, – настаивал Густав. – Когда едешь на поезде, важен не сам поезд, а то, куда он тебя привезет. Понимаешь?
– А что, если вообще сел не на тот поезд?
Мне показалось, что это очень остроумное возражение, но Старый нашел достойный ответ:
– Всегда можно сойти.
Он произнес это не как прописную истину, а как обещание.
– Правда? Вот так запросто?
Густав кивнул:
– Вот так запросто.
– Если нам что-то не понравится, мы просто свалим? – уточнил я, не осознавая, что, говоря «мы», совершаю фатальную ошибку.
Брат снова кивнул.
– Ладно, – вздохнул я. – Твоя взяла. Пока что.
Старый тем не менее не слишком торжествовал по поводу своей победы. Казалось, он даже слегка сожалеет, что мне не удалось его переубедить.
Найти местную контору ЮТ оказалось несложно: она находилась в самом центре колоссальной паутины из дерева и стали, простирающейся от Огдена на полстраны. Южно-Тихоокеанская и Объединенная Тихоокеанская железные дороги, а также несколько местных линий сходились к западу от города, и их рельсы сплетались в один узел у огромной горы кирпича под названием Юнион-Стейшн. Накануне, направляясь в Огден, мы обогнули этот лабиринт, но теперь направились в самое его сердце.
Когда мы подъехали достаточно близко, чтобы слышать свистки, лязг и пыхтение поездов, лошади начали опасливо коситься по сторонам и вздрагивать – как и мой брат. Весь он стал дерганым, хотя пытался это скрыть, то и дело утираясь платком.
– Что, передумал? – спросил я.
– Просто немного нездоровится, вот и все. – Он в очередной раз промокнул лицо, уже снова взмокшее от пота. – Знаешь, когда найдем этого «п-ка» Кроу, говори лучше ты. У меня сейчас, наверное, не очень получится.
– Ну а у меня вряд ли хорошо получится клянчить работу, на которую я не хочу наниматься.
– Все равно… у тебя же язык лучше подвешен, Отто. Надо, чтобы ты взял это на себя.
Я посмотрел на Старого и встретил его взгляд, в котором читалось слово, которое он
