Остин Райт - Островитяния. Том третий
Дома было не так, как в Островитянии, предлагавшей мне путь, по которому можно следовать, да и работать здесь я тоже не мог. Мне же не терпелось привести в действие решение, принятое три месяца назад; я понимал, что, только с головой уйдя в американскую, подлинно американскую жизнь, я смогу узнать, чего хочу от жизни вообще. Дома делать было особенно нечего. Что касается живших по соседству знакомых, то достаточно было нескольких коротких встреч с ними, чтобы подтвердить свои симпатии, но встречи эти не делали нас ближе. Кроме встреч с друзьями, человеку, не ходившему каждый день на службу, заняться было решительно нечем. И все же, располагая временем, я затеял некое предприятие, приятное и интересное, поскольку оно было связано с Островитянией и с одной особой, чье обаяние для меня представлялось по-прежнему живым и ярким. Мне нужна была помощь, и я обратился за ней к Алисе. Она была хорошей сестрой, и ей была оказана честь, которая к тому же удовлетворяла, хотя бы отчасти, ее любопытство.
Не без труда уговорив ее пожертвовать ради меня несколькими часами, которые она обычно посвящала своим благотворительным делам, я пригласил ее на ленч в Паркер-Хаус. Алиса встретила меня тщательно и не без изящества одетая, в своем пышном, по моде того времени, наряде, вся — внимание и доброжелательство. Сидя напротив и глядя на ее бледное, усталое, но решительное лицо, я снова вспомнил об Эке и Эттере, и сердце мое окончательно оттаяло.
Алиса сказала, что ей будет вполне достаточно салата и чашки кофе, но после того, как заказ подали, она с аппетитом съела также сладкие булочки, жаркое из грибов, пюре из шпината, картофель-жюльен и мороженое, хотя и не переставала жаловаться на цены.
— Вот и представился случай, — сказал я. — Ты хорошая сестра, Алиса, и мы так давно не виделись.
Она посмотрела на меня, и я прочел в ее взгляде, что она тоже считает меня хорошим братом, но если и намерена об этом заявить, то не сейчас.
— К чему ты клонишь? — спросила она.
— Я хочу сделать подарок своему другу в Островитянии и хочу, чтобы ты помогла мне его купить — ты наверняка в этом лучше разбираешься. Она ткет холсты и шьет одежду. Она — белошвейка…
— Белошвейка! — повторила Алиса таким тоном, что слово приобрело как бы новый смысл, вовсе не тот, что вкладывал в него я.
— Она — дочь лорда провинции, Алиса.
— И шитьем зарабатывает на жизнь?
— В основном она ткет, но и шьет тоже.
— Как ее зовут?
— Хиса. Это ее основное имя, но люди называют ее просто Наттана.
— А ты?
— И я.
— Наттана, — произнесла Алиса, и, выговоренное на американский манер, слово прозвучало странно, незнакомо, так что у меня возникло ощущение, будто я выдал какой-то секрет, который обещал хранить.
— Сколько ей лет? — спросила Алиса.
— Двадцать три.
— Ты близко с ней знаком?
— Весьма близко. Она мой хороший друг.
Алиса пристально, с подозрением посмотрела на меня и слегка покраснела:
— Значит, в ней причина?
— Причина чего?
— Ты прекрасно понимаешь! Причина того, чтобы оставаться в Островитянии, когда на то не было причин!
— Да нет же! Я решил остаться до мая, еще прежде чем мы стали хорошими друзьями.
— Джон, скажи мне: вы были очень хорошими друзьями?
Я не нашелся что ответить.
— Джон! — воскликнула Алиса. — Ты краснеешь!
— Алиса, что у тебя за мысли. Она была просто другом.
— Мы все думали…
— Что?
— Да то, что ты впутался в нехорошую историю. И все это было так непохоже на тебя, непохоже на нас… Твои бесконечные отлучки и то, что ты так надолго задержался без всякой причины, разве что из-за кого-нибудь… Мы боялись, как бы ты не связался с туземкой, — все мужчины одинаковы.
— Я ни с кем не связывался.
— Неужели? Мы слышали, что они там не особенно щепетильны. Папа даже специально взял в библиотеке книгу. И в твоих письмах постоянно говорится о девушках. Представляю, скольких еще ты не упомянул.
— Женщины там такие же щепетильные, как ты, Алиса.
Она вспыхнула и напустила на себя обиженный вид.
— Надеюсь, в отсутствии этого меня не упрекнешь! — сказала она с жаром.
— Я знаю, потому и привел тебя в пример.
— Значит, ты не…
— Что — не?
— Ах, ты же понимаешь. Ну… ни с кем не связался?
— К тому, что произошло, совсем не подходит слово «связался».
— И у тебя не было жены-туземки?
— Жен у меня не было.
— Ты вел себя примерно, Джон?
Если бы я толковал это слово так, как я понимал его, то вполне искренне мог бы ответить «да», но в понимании Алисы оно означало совсем другое, и мне пришлось бы солгать. Вспоминая о наших отношениях с Наттаной, я почувствовал, как кровь приливает к моим щекам.
— Я не сделал ничего, за что мне было бы стыдно, Алиса.
Она вызывающе, почти враждебно посмотрела на меня:
— Но может быть, ты сделал что-то, за что было бы стыдно нам?
Оставалось выбирать между ложью, непониманием или же пускаться в долгое объяснение, которое если в чем-то и убедило бы сестру, то ненадолго. Мораль нашей семьи как непреодолимая стена разделяла нас.
— Если бы, зная все, ты устыдилась хоть за один мой поступок, нам не о чем было бы дальше говорить.
— Ты не ответил на мой вопрос, — упрямо повторила сестра.
— Я больше ничего не собираюсь объяснять. Тебе должно быть вполне достаточно, что я не стыжусь за себя.
— Нет, мне не достаточно. Ты не единственный судья.
— Ты тоже. Каждый должен отвечать за себя.
— Веселенькая тогда была бы жизнь! — она сверкнула глазами.
— Алиса, я хочу подарить Хисе Наттане швейную машинку. Ты мне поможешь выбрать?
Не в ее характере было позволять мне так резко менять тему разговора.
— Мне не нравится твоя позиция, — сказала она. — Опять эта твоя проклятая гордыня. Я вижу, ты не хочешь быть откровенным…
— Если откровенность в том, чтобы я сказал, будто сделал что-то постыдное, я не стану лгать и никогда не скажу этого.
— Постыдного — с твоей точки зрения?
— Я не знаю иных критериев, кроме собственных, чтобы решать, чего мне стыдиться, а чего нет.
— Джон!
— Чужие мнения могут иногда сослужить дурную службу.
— Есть определенные вещи, которые неизменны!
— Ты имеешь в виду мораль, Алиса?
— Разумеется! Есть вещи, которые приличный человек не может себе позволить.
— Я не сделал ничего такого, чего не может позволить себе приличный человек!
Алиса внимательно поглядела на меня:
