Адепт не хуже прочих - Павел Николаевич Корнев
Тот оказался весьма просторным, тесниться никому не пришлось — напротив, свободных мест осталось с избытком. Я и вовсе разместился за столом на восемь человек в гордом одиночестве.
«Будто изгой какой», — подумал и даже усмехнулся этой своей мысли.
Не подходят, косятся, посмеиваются и осуждают.
Ну-ну.
Своих обидчиков я из поля зрения не выпускал — продолжал следить за ними краешком глаза, и пока в очереди к раздаче стоял, и когда с подноса на стол миски и кружку переставлял.
Лощёный лавочник за едой не пошёл — бульон, кашу с курицей и кружку травяного настоя ему принёс чернявый босяк. Он ещё и по дополнительной краюхе хлеба всем раздобыть умудрился, но только вознамерился сесть за стол, и заводила указал на меня.
Я заработал ложкой пуще прежнего, только поэтому и успел дохлебать бульон к тому моменту, когда живчик подошёл и без разрешения плюхнулся напротив.
— Златобор велел передать, что стукачам в школе не место! — заявил он во всеуслышание и нагло осклабился.
На нас начали оборачиваться от соседних столов, но я спокойно отправил в рот последнюю ложку бульона, а после ничуть не тише произнёс:
— Лавочник — и Златобор? С претензией у него папенька!
Босяк подался вперёд, зло ощерился и процедил:
— Убирайся из школы, а то худо будет! — И харкнул в мою кашу.
Тут бы ему встать и уйти, но не хватило ума. Остался сидеть, напрашиваясь на неприятности. Впрочем, именно для этого его сюда и послали. За неприятностями.
Я прекрасно отдавал себе в этом отчёт, поэтому легко переборол первый порыв и впечатывать паренька лицом в миску не стал. Да и не вышло бы, пожалуй. Вон как напрягся — каждое движение ловит. Дёрнусь — придётся драться.
И я дёргаться не стал. Напротив, откинулся на спинку лавки и принял расслабленный вид, что под пристальными взглядами абитуриентов оказалось не так-то и просто. Не нацепи я на себя маску Лучезара, точно не сумел бы показную невозмутимость сохранить, а так с презрительной ленцой бросил:
— А ты, Черныш, как погляжу, совсем с головой не дружишь!
Собачья кличка заставила босяка стиснуть кулаки.
— Я — Тень! — объявил он, куда громче, чем следовало бы.
Я же голоса не повысил.
— Черныш, Уголёк, Тень… — перечислил уже с нескрываемой брезгливостью. — Да какая разница? Ты о чём вообще думал, когда под лавочника решил улечься?
Такого от меня парнишка точно не ожидал, уставился во все глаза, не сразу даже с ответом нашёлся, чем я и не преминул воспользоваться.
— Позорище какое! Ты ж не сирота — вон как одёжка аккуратно заштопана, точно ведь мамкина работа. Или сестрицына? Тогда совсем беда. Если брат под лавочника лёг, то и она уже почти что шлюха!
— Да ты…
Босяк покраснел от бешенства и начал приподниматься с лавки, а я припечатал его, чтобы уж наверняка:
— А братья — отрекутся! Не будет у тебя дороги назад. Вот малява уйдёт и отрезанным ломтём станешь.
Оказаться изгоем для босяка, который в жизни кроме родной округи и приюта ничего и не видел вовсе, хуже быть не может. И пусть сидевший напротив меня паренёк уже стал тайнознатцем, но и босяком ещё быть не перестал. Аж взмок весь. В драку не полез. Испугался.
Но сразу нашёлся и расплылся в глумливой улыбке.
— Да ты чего собираешь, боярская отрыжка? — прошипел он, понизив голос. — Ты куда маляву отправлять собрался, дурень?
Я беспечно пожал плечами.
— Ты не с Пристани и не из Ямы, тамошние старшие босяков в строгости держат. Заречная сторона? — Сделал вид, будто задумался, и покачал головой. — Ну нет! С Фабричной округи, да?
Не знал бы этого наверняка, мог и не углядеть, как дёрнулся у босяка глаз, а так начал перечислять:
— Ну и где ты там обретался? В Жаровне? На Трёхтрубном углу?
И вот тут мне улыбнулась удача. Мало того, что вновь приметил нервный тик, так ещё на этот самый угол мы обычно и устраивали набеги, был наслышан о тамошнем заправиле.
— Ха! — расплылся я в широченной улыбке. — Да ты никак под Мстиславом ходил? Вот умора!
Босяку будто мокрой тряпкой по лицу со всего маху съездили. Вытаращился на меня, округлив глаза и разинув от изумления рот. Попросту не мог взять в толк, как высокородный слабак вдруг обернулся ядовитой гадиной, способной и камня на камне не оставить от его устремлений и чаяний.
— Мстислав же при себе двух адептов держит вроде? — продолжил наседать я на паренька. — А ты в аколиты пробиться надумал? Вот они обрадуются! Нет, братец! Такое на тормозах не спустят! Зря ты с лавочником связался. Хоть бы родных пожалел…
И Тень поплыл. Облизнул верхнюю губу и через силу выдавил из себя:
— Не докажешь! — Он тут же воспрянул духом. — Да! Никто тебе не поверит, боярская отрыжка!
— Оглянись, дурачок! — потребовал я. — Все видели, как ты перед лавочником стелился, а сколько здесь босяков, как думаешь? Нешто ни у кого из них знакомых в Фабричной округе не сыщется? Я всё как надо распишу и монет отсыплю, чтобы маляву в лучшем виде доставили. Нет у тебя больше дома, босяк. Был да сплыл.
Тот судорожно сглотнул, попытался было встать, но кинуться на меня не решился и спросил:
— Чего хочешь?
Я подался вперёд.
— Если ты босяк, то и веди себя как босяк! Под лавочников не ложись, с фабричными не знайся! Дошло?
— Дошло, — глухо произнёс паренёк и начал вставать, но я толчком переправил на его край стола миску с кашей.
— Съешь! — потребовал в ответ на недоумённый взгляд.
У босяка взыграло ретивое.
— Сдурел? И не подумаю!
Я мог бы и пригрозить, но вместо этого с деланным безразличием произнёс:
— Твой выбор.
Уж даже не помню, чьих интонаций подпустил в голос, вроде как покойничка Бажена, но — сработало. Паренёк взял ложку и принялся давиться кашей. Умял её, после молча встал и вернулся к столу с обалдевшим от происходящего лавочником, забрал оттуда свои харчи и, не слушая расспросов, перешёл на другое место.
Все на него
