Сердце Дракона. Двадцатый том. Часть 2 - Кирилл Сергеевич Клеванский
Хаджар же двигался с необычайной, даже абсурдной ловкостью, каждый его шаг идеально повторял ритм атак медведя. Он перепрыгивал через низкие шипы, проскальзывал под более высокими, бросался то влево, то вправо, и его силуэт был почти неразличим на фоне резкого контраста ледяной пустоши. Здесь не было места для колебаний, не было ни мгновения нерешительности.
По мере того, как натиск медведя лишь усиливался, Хаджар словно уже перестал парить между каменными иглами — он словно гнался на перегонки с нетерпеливой смертью. Но вместо того, чтобы поддаться страху, он вновь приветствовал этот вызов, принимая ту, что вечно следовала за ним по пятам, как необходимую часть своего пути.
Его взгляд никогда не отрывался от медведя, за спиной которого он видел костлявую тень, каждый вздох генерала звучал размеренно, а сердцебиение вторило пульсу ветра. И когда он двигался, то возникало чувство, будто смотришь не на человека, а на птицу. Вольную и свободную.
С каждым мгновением Хаджар ощущал, как обостряются его чувства, как его разум становится единым целым с окружающей средой. Он мог слышать низкий гул земли на расстоянии в многие годы пути; шелест листьев где-то в родных садах Лидуса; и завывание ветра над дворцами Даанатана. Как если бы он обернулся Ветром, кружащим над просторами Безымянного Мира.
Медведь зарычал и поднялся на задние лапы, взмахнув обеими лапами. Хаджар несколько отстраненно наблюдал, как один из ударов едва замедлился, задержавшись на долю секунды дольше остальных, прежде чем обрушиться вниз. Отточенные навыки воина и инстинкты тут же дали сигнал и, не теряя ни секунды, Хаджар бросился вперед.
Дернувшись в искрящемся от скорости и силы выпаде, Хаджар призвал, породил или сам являлся очередным порывом ветра. Медведь, ошеломленный внезапной атакой, попытался увернуться, но Хаджар был слишком быстр. Его меч попал в цель — маленькую брешь на каменной брони и неприступной шкуре, оставленной десятками атак. Синий Клинок с легкостью вошел глубоко в плоть. Из раны вырвались брызги щебня и осколков, а медведь взревел от боли и ярости.
Но Хаджар не остановился.
Он продолжал атаковать, его клинок наносил удары снова и снова, каждый раз все глубже погружаясь в плоть, разрушая защиту и открывая новые бреши в броне противнике. Пока медведь пытался защититься, увернуться или отбиться, Хаджар, ставший ветром, словно спокойно уходил от встречных атак, нанося собственные удары, казалось, одновременно со всех направлений.
А затем, последним, решающим ударом, генерал поразил сердце медведя. Существо заревело в последний раз, звук эхом разнесся по лесу, а затем уже безжизненное тело рухнуло на землю кучей разбитых камней, как если бы воин бился не с живым существом, а с оживленной магией скульптурой.
Хаджар же, стоял над поверженным противником и… постепенно растворялся в потоках Ветра. Он видел перед собой края и страны, где проливал свою и чужую кровь. Он мчался над руинами Ордена Ворона, где пали его “братья и сестры”, он летел по полям, где еще не окончательно растворились миражи Города Демонов, он оставил позади дом, с покосившейся крышей, где так и не дождался простого счастья, он миновал поля битв смертных Империй, пошелестел над морями песка, гудел над горами Балиума и все бежал и бежал к дереву, где его должен был ждать человек, которому он обещал, что вернется. Вернется и расскажет то, что узнал… понял… вспомнил.
Теплые ладони коснулись его лба и, с диким хрипом Хаджар открыл глаза. Дергаясь в судорогах, ощущая боль, что затмевала границы реальности, которую вкладывают в само понятие “боль”, Хаджар рычал и стонал.
— Проклятье! — звенело где-то вдалеке. Кажется, это был голос Бадура… — Как он мог использовать силу души, если его никогда не обучали?! Это вообще невозможно! Никто не может использовать силу души, без обучения! Это невозм…
— Хватит! — гаркнула старая ведьма. — Где лекарство?!
— Дубрава, ты уже скормила ему все наши лекарства! — а теперь, наверное, Равар. — Они должны были вылечить души десяти воинов, а у него она все еще разрушается! Что здесь, о предки, происходит?!
Дубрава выругалась, после чего прошептала что-то на языке, который Хаджар, никогда не слышал, но почему-то узнал.
— Еще рано, последний генерал, рано тебе вспоминать… Время Горшечника еще не пришло, а значит — не время пасть Горе Черепов… старая Гвел поможет… спи, последний генерал… спи и забывай.
Ветер стих, глаза Хаджара закрылись и только чувство, что он опять что-то забыл, что-то очень важное, не покидало его. И далекое эхо все еще звенело в ушах:
— Скорее! Он не протянет и двух ночей! Если не успеем довести его до Твердыни — Хаджар погибнет!
Глава 1809
Хаджар порой приходил в себя, с трудом поднимая веки и различая сцены, которые казались ему чем-то нереальным. То ли воспоминания, вторгнувшиеся в реальность, то ли миражи уставшего разума.
Сколько часов, дней или может быть недель так прошло — кто знает.
Порой он видел очертания гранитных мостовых города и черные воды реки, бьющейся о стенки её мрачной темницы. Иногда он сидел за столом и смеялся, вдыхая аромат домашней еды и ощущая на кончиках пальцев чью-то бархатную, теплую кожу. Но куда чаще ему виделись образы битв и сражений. Тех, в которых он проливал свою и чужую кровь и тех… что никогда прежде не видел… или не помнил.
В какой-то момент Хаджар смог удержать сознание на достаточное время, чтобы различить оттенки реальности.
Немного влажный ветер дразнил его спутавшиеся от пота и инея волосы. Солнце блестело в темных отражениях земли, а сани скорее не скрипели, а жужжали надоедливым комаром, которого никак не могло оказаться посреди снежных пустошей.
Все это подсказывало генералу о том, что они ехали по замершей водной глади.
— Потерпи, генерал, — прошептала Дубрава. — мы почти на месте… старая Гвел поможет.
Хаджар, сквозь белое марево, различил каменные пики. Там, в самом сердце ледяной пустоши, где белая пелена снега без устали тянулась до самого горизонта, к серому небу, бросая вызов стихиям, тянулась, как сперва показалось генералу, высокая скала. Но стоило приглядеться, как становилось понятно, что это была крепость, не построенная, а высеченная прямо в склоне массивной горы.
Величественный силуэт Твердыни представлял собой грозное зрелище. Ее замысловатая
