Хайнц Конзалик - Человек-землетрясение
– Своего отца я убил.
– Что ты сделал? – переспросила, задыхаясь, Матильда.
– Полчаса назад, мама. Убил! Разорвал то, что от него осталось: указания, по которым все мы должны жить. Библию Баррайсов! Десять заповедей Вреденхаузена! Может быть, я действительно убил бы его, если бы он сейчас был жив!
Это был момент, когда Матильда Баррайс испытала необычайный взлет, однако в то же время глубочайшее падение. Она подскочила и дала Бобу пощечину. Раздался звук, как будто лошадь шлепнули по крупу. Но в тот же миг Боб нанес ответный удар… безжалостно, не колеблясь, с холодным сердцем. Его кулак пришелся матери по лбу, и он не сдвинулся с места, когда она опрокинулась и упала на ковер. Из ее носа сочилась кровь, тонкой струйкой сбегая ко рту.
Без малейших угрызений совести Боб перешагнул через нее и вышел из комнаты.
Он считал себя правым. Его ударили. Никто не смеет ударить Боба Баррайса, даже собственная мать. Он уже не был покорным ребенком, которому можно было давать пощечины или перегнуть через колено и выпороть, что, впрочем, уже в десять лет доставляло ему пикантное наслаждение. Поэтому он часто сносил взбучки от Ренаты Петере и однажды, в четырнадцать лет, даже оросил свои штаны, чего никто не заметил.
В передней он встретил садовника, который ставил в вазу первые цветы.
– Вашу машину, господин Баррайс? – спросил он.
– Да, маленькую красную.
– Бак, как всегда, полный, господин Баррайс…
Через десять минут Боб отправился во Вреденхаузен, в кафе Химмельмахера. Матильда Баррайс все еще лежала без чувств, едва дыша, на полу. Рената Петере обнаружила ее лишь через полчаса и решила, что это был приступ слабости.
Матильда Баррайс не возражала и молчала. Но за эти полчаса она превратилась в старуху…
Этторе Лапарези и дон Эмилио встретили Боба и Чокки с не меньшим энтузиазмом, чем встречали бы украденную и возвращенную статую святого. Весь клан Лапарези провожал их в деревню, и поскольку Этторе был бургомистром, к тому же социалистом, он устроил праздник для друзей из Германии. Этторе пожертвовал барана, оплаченного потом Чокки в десятикратном размере, и зажарил его старым добрым разбойничьим способом на вертеле; густое темно-красное вино, вобравшее в себя сицилийское солнце, непрестанно ходило по кругу.
– Амичи, – сказал после праздника Этторе, когда дон Эмилио, пошатываясь, ушел, чтобы до полуночи успеть прочитать молитву у алтаря, – у меня есть новый мертвец.
– Вы: их прямо, как булочки, печете, – радостно откликнулся Чокки. – Где же?
– Опять в Примолано. На этот раз один из Фролини. Зять. Ввязался в старую историю – и бум, лежит. Выстрел в голову. Дуччи всегда были меткими стрелками. Но Фролини – жулье, требуют шестьдесят тысяч лир, Я уж все испробовал, но с ними невозможно договориться. Они говорят: покойник ростом метр восемьдесят, а Дуччи был метр шестьдесят. Чем длиннее, тем дороже… Вот такая компания эти Фролини. Трудно иметь с ними дело…
Чокки был готов заплатить и шестьдесят тысяч. Аргумент, который старый Фролини выдвинул на следующее утро в Примолано, звучал убедительно.
– Если я покупаю скот, я оплачиваю вес. Оплатите хотя бы размер, синьоры…
Мертвец был получен и положен в новый ящик с охлаждением от аккумулятора. Как и Дуччи, Фролини на прощание молились и безутешно рыдали… Потом Боб к Чокки поехали через всю Италию и Австрию назад, в Германию.
Последней остановкой перед Мюнхеном был Брегенц на Боденском озере. Они остановились в мотеле, поставили машину под своими окнами и, умирая от усталости, рухнули в постели. Чокки не забыл еще проверить систему охлаждения в ящике – она функционировала безупречно. Зять Фролини был хорошо заморожен, как американская индейка.
На следующее утро Боба разбудил вскрик. Чокки. Он стоял у окна и таращился вниз, на стоянку. Боб вздрогнул и выпрыгнул из кровати:
– Что случилось? Фролини ожил и сидит около ящика?
– Гораздо хуже. – Чокки отодвинул штору и показал рукой: – У нас угнали машину.
– Вот получат удовольствие, – сказал Боб и сел на кровать. – Хотел бы я на них посмотреть, когда они будут делить добычу.
Он громко засмеялся, что показалось Чокки весьма неуместным.
6
Петер Плетцке и Вилли Кауфман были, что называется, мелкими жуликами. Они вместе выросли, ходили: в один и тот же класс. вместе дважды оставались на второй год и, следуя привычному чувству солидарности, освоили одну и ту же профессию – стали слесарями.
Вскоре выяснилось, что это была хорошая и очень полезная профессия. Они научились вскрывать дверные замки, когда кто-нибудь терял ключ, приобрели сноровку в обращении с инструментами, и вскоре Плетцке и Кауфман – близнецы, как их называли в дружеском кругу, – стали специалистами в области бесшумного проникновения в чужие квартиры.
Но, с точки зрения больших профессионалов своей гильдии, они оставались мелкой рыбешкой. В то время как другие грабили банки, разворовывали супермаркеты или нападали на машины с инкассаторами, Петер и Вилли ограничивались вульгарными кражами со взломом, воровали драгоценности из спален, портмоне, сумки, транзисторные приемники и – прямо беда с ними! – картины, от которых им удавалось избавиться с большим трудом, потому как они ничего не понимали в искусстве и тащили мазню, вроде «Вечерняя заря на альпийском лугу» или «Воскресный отдых на море». Они получали за них несколько марок – и то лишь после долгих уговоров и торговли с перекупщиками, дружно отправлялись в трактир и пропивали свои с таким трудом заработанные деньги.
Их самой крупной операцией была кража со взломом в меховом магазине. Они этим страшно гордились, хотя «специалисты» хватались за головы и называли обоих полными идиотами. Местом своего грандиозного замысла они избрали Австрию, а точнее, Линц на Дунае. Ими были украдены двадцать шуб среднего качества. Владелец мехового магазина ликовал: он получил целую кучу денег от страховой компании за товар, который висел бы у него год или больше. При тогдашней экономической ситуации в Австрии меха не были предметом первой необходимости, как, к примеру, кастрюли, а кража лишила владельца всех забот.
А вот Плетцке и Кауфману пришлось, как цыганам, перебираться от одного укрывателя к другому, все время оставаясь в Австрии, потому что они не отваживались пересечь границу и оказаться в Германии с таким горячим товаром. Наконец в Зальцбурге им попался торговец, купивший у них все двадцать шуб за смехотворно низкую цену.
– Вам бы машины угонять! – дружески посоветовал он им. – На машине еще можно что-то заработать. Не здесь, в Австрии, а в Германии. У меня там есть компаньон, он у вас возьмет любую тачку. В Зальцбурге сунули под мышку, в Розенхайме сплавили… ничего нет проще! Я вам дам адресок…
