Мемориал - Роман Вадимович Славацкий
— Нашли? — беззвучно спросила меня Ирэн. Я отрицательно покачал головой.
…Это был чёрный ларец, старый, кажется немного тронутый жучком, потёртый, со свастикой по кайме и знаком колесницы в центре. Чёрное резное дерево инкрустировано слоновой костью. Похоже, что это была работа индийских мастеров прошлого века; так мне показалось, по крайней мере.
Пастор достал свой ключ и долго копался с ним дрожащими руками. Крышку заело, видать, давно не открывали. Наконец распахнул — и тут же захлопнул.
— Вам лучше уйти с заднего двора, через калитку. Идите вдоль железной дороги прямо на станцию. Электричка будет через двадцать минут, — сказала Ирэна.
— Присматривают? — предположил Бэзил.
— Похоже на то.
— Ну что ж, провожу гостей… — сказал он.
Они молча кивнули нам (да и о чём разговаривать?) и вышли из дому. И вместе с ними что-то чёрное и страшное уходило из Коломны.
Когда электричка простучала в Москву, мы вышли на улицу.
Миновали Посадскую. Вот и перекрёсток.
Бэзил с девчонками шёл впереди.
Фома сбавил шаг и указал мне на угловые ворота. В деревянном стояке виднелось свежее и чёткое горизонтальное углубление небольшого размера. Как от выдернутой стрелы.
ЗАКОНЧЕН ВОЛЮМЕН ПЕРВЫЙ ПОЭМЫ «МЕМОРИАЛ».
ВОЛЮМЕН ВТОРОЙ
Многие же из уверовавших приходили, исповедуя и открывая дела свои. А из занимавшихся чародейством довольно многие, собрав книги свои, сожгли перед всеми, и сложили цены их, и оказалось их на пятьдесят тысяч драхм.
Деяния святых апостолов. XIX, 18–19
Книга тринадцатая. СОБИРАНИЕ СОКРОВИЩ
— Я рад видеть тебя, Аменаа, — сказал Приам, входя в тёмный зал, скупо озарённый двумя факелами. — Мы давно ждали вас.
Во тьме каменный чертог казался бо́льшим, чем на самом деле. Тяжесть глыб не ощущалась здесь так сильно, как в переходах: стены были побелены и расписаны. Жрецу показалось, что одно из причудливых, гибких и странных животных, слева от каменного царского трона, шевельнулось; наверное, это упали на стену подвижные тени факела.
Аменаа поклонился низко, до земли, коснувшись пола пальцами рук.
Поклонился ему и Приам, насколько позволяли старость и царское достоинство. Они сошлись, взяли друг друга за руки, отмечая, что за прошедшие лет десять оба не помолодели, а если откровенно сказать — то сильно сдали.
— Мы не могли подойти раньше, царь. Мы давно подбирались к побережью, но там стояли корабли ахейцев. Слава Богам — вы начали наступление, и варварам стало не до нас; мы подошли, когда стемнело.
— Да, да… В тяжёлые дни привелось нам свидеться. И кто знает, сколько времени отвели нам Боги!
— А ведь мы предупреждали вас, — грустно сказал египтянин. — Мы советовали не доверяться посулам восточных соседей. Много ли они помогли вам?
— Но согласись, друг мой, у вашей страны ещё меньше возможностей поддержать нас, — улыбнулся Приам. — Скажи мне: ты приехал как посол или как гость?
— Я приехал, как жрец Всемогущего Озириса. Неожиданность вашей просьбы не позволяет божественному царю самому вступить в переговоры. Но наш Храм на бреге Великого Устья, древний Храм Умирающего и вечно Воскресающего может сам позаботиться о вас. Мы давно следим за вами, уже многие сотни лет; мы следили за вами, когда вы ещё только начинали завоёвывать этот Холм, когда вы ещё были детьми. И нам грустно наблюдать ваше угасание; да не допустят этого Всемогущие! Одно скажу: мы готовы взять ваши вещи и отдадим их по первому требованию, независимо от того, устоит Илион, или права предъявят беженцы из него.
— Это очень хорошо, — кивнул царь. — Нам надо торопиться. Пойдём, друг мой. Я покажу тебе сокровищницу Трои.
Они оставили царский покой, Приам закрыл тяжёлую дубовую дверь и зашаркал вперёд, посвечивая глиняной лампой, а египтянин поплёлся вслед. И шли они по низкой галерее, потом свернули и направились по другой, со сводчатым потолком. Аменаа с интересом глянул вверх: на родине таких не встречалось.
Пространство, по которому они шли, странным образом напоминало раковину, закрученную по спирали. И внутри этой огромной каменной раковины, в глубине её, спускались две тени: где-то в сердцевине гулкого укрытия таилось драгоценное золотое ядро.
На следующем переходе они остановились. На посту стоял воин-троянец, а рядом с ним, в нише, сидела девушка и перед ней горела на полу зажжённая лампа.
— Это Кассандра, — сказал Приам. — Она поможет нам.
Гость не сдержал удивления.
— Ты Кассандра?! Тебя невозможно узнать!
Девушка тихо рассмеялась, поднимаясь и подхватывая лампу.
— Ещё бы! Странно было бы, узнай ты меня. Я пойду впереди?
— Да, — согласился Приам, и заковылял за ней, стуча посохом.
Так они шли, точно в подземном царстве, и впереди жёлтым цветком горел огонь в руке Кассандры. Приам говорил своему спутнику, который кутался в плащ и поёживался, то ли от ночной прохлады, то ли от мглы незнакомых стен:
— Я люблю эту крепость, Аменаа… Знаешь, много пришлось мне всяких мест повидать, но нигде не встречалось такого уюта. Здесь всё под рукой, и в любую минуту найдёшь, что нужно. Ты входишь в Город через Скейские ворота, и вот рядом — каменная лавка, что стояла здесь веками, и в ней ты можешь получить чашу разбавленного вина и кусок лепёшки, так же, как твой прадед. Ты идёшь по улице и видишь на истёртых колеях очередь женщин, которые с кувшинами встретились у глубокого колодца. Они шушукаются и болтают так же, как их прабабки, и не думают о седом Хроносе, который смотрит на них из этого колодца и из этих переулков. И жизнь здесь более тёплая и более плотная, чем в иных землях. Скот и птица, лошади и люди: С начала осады тут стало ещё плотнее, но не теснее, нет. Видишь ли, каждая семья — это особый мир. А здесь они сочетаются; стоит лишь выйти за порог и — в двух шагах от тебя — дверь в другую вселенную, протянул руку — ещё одна дверь, обернулся — и третья: Взрослые и малыши спят, словно пчёлы в улье, очаг ещё хранит тепло, горит лампа на полке с каменными божками… И седой Хронос идёт илионскими переулками.
Вот уже много дней меня преследует этот непроходящий разговор. Стоит лишь закрыть глаза — и снова видишь огонь в руках безумной девушки, и тени двух стариков на стенах галереи. И это никак не кончается! Только глоток ледяного вина освобождает мозг. Но лишь чуть проходит хмель — ты задумываешься — и вот снова они рядом. А когда засыпаешь, эта беседа обретает
