Виктор Болдырев - Гибель синего орла. Приключенческая повесть
Бесконечным коридором она рассекает тайгу и уходит далеко на север, к южной границе Колымского оленеводческого совхоза.
Вот уже месяц врубаемся с двухтысячным оленьим табуном в глубь первобытной тайги. Стадо пришлось разделить на части.
Тридцать суток идем на лыжах впереди головного табуна и рубим, рубим узкую просеку оленьей тропы, проклиная тайгу, неспокойную кочевую жизнь и час, когда решили пуститься с полудикими оленями в трущобы Омолона.
На склоне увала, где Михаил догнал наш передовой отряд, мы потеряли мужество. Лиственницы сцепились мохнатыми ветвями, не пропуская человека. Высокие завалы бурелома преградили путь. Корни поверженных деревьев тянулись из-под снега, точно щупальца гигантских осьминогов.
Ромул опустился на мертвый ствол. Его короткая кухлянка, подбитая пушистым мехом росомахи с карминовыми хвостиками крашеного меха на рукавах, имела щеголеватый вид. Но почерневшее лицо и потухший взгляд выражали полное безразличие.
— Нельзя кочевать дальше… лес и лес будет. Пропадут олени…
Ромул был, в сущности, прав. В невообразимой чаще под снегом не оказалось ягельников, и голодные олени, разгребая снег, с жадностью поедали увядшую осоку вокруг замерзшего озера.
Пинэтаун устало прислонился к молодой лиственнице, топор не слушался ослабевших рук юноши. Костя улегся на широкие охотничьи лыжи, вытирая вспотевший лоб малахаем. Хотелось упасть в мягкий холодный снег и никогда больше не подниматься.
Неужели штурм Омолонской тайги — моя ошибка, и табун уперся в тупик?
Беспокойная мысль мучает сознание, затуманенное усталостью, ранит душу, будит глубоко спрятанное сомнение в успехе задуманного дела.
В этот миг и появился на просеке каюр, прибывший из совхоза. Он медленно поднимался на полугорье вместе с молодыми пастухами из стойбища, отряхивая рукавицей заснеженную одежду.
Письмо директора, написанное на бланке четким почерком, словно обжигает руки. Глухим от волнения голосом вслух читаю короткое распоряжение:
— «Олений табун повернуть в совхоз и вывести из Омолонской тайги на старые урочища у Стадухинской протоки».
Тяжелое молчание повисает над просекой.
Вздох, похожий на стон, нарушает мертвую тишину окоченевшей тайги. Пинэтаун, выпрямившись, шагает ко мне:
— Зачем комсомольскую бригаду попусту собирали, мучились, дорогу рубили?!
Обида, злость, горечь звенят в голосе юноши. В совхозе Пинэтауна выбрали комсоргом похода на Омолон. Он быстро сплотил молодежную пастушескую бригаду и теперь не хочет отступать — бежать от стен осажденной крепости.
— Приказ голов не вешать и смотреть вперед! — усмехается Костя.
Он усаживается на широкие охотничьи лыжи, вытаскивает кисет, свертывает чудовищную козью ножку, наполняет ее махоркой и закуривает.
Голова у Кости слегка клонится к левому плечу от давнего вывиха шеи. Лет пять он работает ветеринарным врачом в Колымском оленеводческом совхозе, свободно говорит по-якутски и по-чукотски, великолепно освоил практику северного оленеводства и неправильные распоряжения встречает спокойной, но язвительной шуткой.
Ромул молчаливо слушает письмо директора. Ни один мускул не шевельнулся на скуластом бронзовом лице молодого бригадира, лишь чуть хмурятся густые черные брови. Но я догадываюсь, что происходит в его душе.
Два месяца назад Ромул скрепя сердце согласился на дальний перегон табуна в глубь Омолонской тайги. Ему не хотелось принимать лишней ответственности. Директор совхоза был в Якутске, и мы с помполитом уговорили бригадира двинуть табун к неизведанным пастбищам Синего хребта.
Помполит, вероятно, улетел в долгий полярный отпуск, а директор совхоза, вернувшись из Якутска, послал распоряжение, отменяющее поход на Омолон.
Воспользуется ли Ромул правом отступления, которое так легко даровали ему?
— Что же, Ромул, будем поворачивать табун?
Не отвечая, Ромул хмуро оглядывает мрачные лица пастухов. Каюр успел рассказать в пастушеском стойбище о распоряжении директора совхоза, но молодые пастухи пришли с топорами сменить уставших людей на рубке оленьей тропы.
Костя, склонив голову, насмешливо посматривает на бригадира умными серыми глазами.
«Что, если Ромул откажется гнать табун дальше?» Шатаясь, подхожу к высокой лиственнице. Мощный ствол ее поддерживает крону распластанных ветвей. Бросив осточертевший топор, цепляюсь за высохшие, обломанные сучья.
— Не надо, упадешь, слабые сейчас руки! — сердито кричит Ромул.
По ветвям поднимаюсь, точно по лестнице. Срываясь с мохнатых лап, пушистые хлопья снега бесшумно падают вниз. Облако снежной пыли окутывает лиственницу. Внезапно передо мной открывается взъерошенный белый океан тайги. Вцепившись в промерзший ствол, жадно оглядываю горизонт.
Совсем близко из снежного моря волнистой грядой выступают безлесные вершины сглаженных сопок. Ближняя, самая высокая сопка круто вздымается к небу. Правильная конусообразная форма вершины придает ей сходство с потухшим вулканом.
Пологими уступами наш лесистый увал поднимается к плечу этой сопки. Вдали, у подножия увала, лежит белый щит незнакомого озера. Раздвигая тайгу, озеро вытягивается длинным языком к безлесным сопкам. Там смутно просвечивает длинная цепь таких же озер, разъединенных лесистыми перемычками.
— Сопки, друзья, чистые сопки!
От радости чуть не валюсь на голову Ромула. Он взбирается быстрее рыси по ветвям лиственницы. За ним, не отставая, карабкаются Пинэтаун и Костя. Внизу лиственницу окружили пастухи, и я вижу их взволнованные лица.
С ветвей вершины долго разглядываем белые сопки и ожерелье неизвестных озер среди тайги.
— Смотри, Костя, не древняя ли это старица Омолона?
— А, что? Старица?.. — Костя так пристально разглядывает панораму Омоленских озер, что едва понимает меня. — Ты прав — эти озера получились из пересохшей старицы.
— Совсем Омолон близко, — уверенно говорит Ромул.
Двигаясь по озерам, олени могли легко выйти к берегам Омолона. Перед нами распахивалась дверь в неведомый мир Омолонской тайги, но перешагнуть через порог мешала канцелярская бумажка.
— Пойдем на сопку, смотреть будем… — Бригадир махнул в сторону белой вершины.
Хотел ли он выиграть время на размышления или осмотреть с птичьего полета подходы к Омолону? Этого я так и не узнал.
Спускаемся с дерева. Ромул прекращает рубку оленьей тропы и отправляет пастухов в стойбище вместе с Михаилом (каюру давно пора отдохнуть после дальней дороги).
