Владимир Листов - Чекисты рассказывают. Книга 4-я
Вошедшая была светлой блондинкой, великолепно сложена, и даже эсэсовская форма не могла убавить впечатления яркой женственности, и лицо ее, матово белое, было красиво. Но стоило только раз взглянуть в ее зеленоватые узкие глаза, и возникало странное ощущение какого-то тревожного несоответствия. Они убивали всю женственность. Глядя в них, человек невольно начинал лихорадочно соображать: а не натворил ли он чего-нибудь, противного закону и совести?
— У этой девки палаческие глаза, — сказал Бюлов майору вермахта Цорну из Цвайгштелле-5. Цорн был начальником отделения-5 Отдела документации крупнейшей технической фирмы Германии. Под этой маской новорожденный генштаб вермахта держал один из своих разведывательных центров. Именно Цорн рекомендовал Бюлову свою сотрудницу Дорис Шерер для этой операции.
Женщина щелкнула каблуками и вытянулась в ожидании.
— Вот и все, унтерштурмфюрер. Вы слышали разговор со всеми участниками операции, и вы одна знаете систему в целом… Больше я у себя никого не прячу. — Он хмуро усмехнулся. — Ни деньги, ни их охрана вас интересовать не должны. Ваша забота — Клаус Лёльке. Вы должны оберегать его… как бы это выразиться… от него самого. Вам понятно?
— Так точно!
— Если он начнет мудрить — застрелите его.
— Так точно!
Бюлов помолчал, не зная, что еще сказать этой особе, взгляд которой рождал в нем смутную беспричинную тревогу.
— Вы можете идти, унтерштурмфюрер Шерер, — проговорил он наконец, глядя в сторону.
Она щелкнула каблуками и неслышно исчезла.
Лёльке обладал прекрасной арийской наружностью, какую весьма ценили богатые пожилые дамы, посещающие модные магазины берлинского запада. В одном из них Клаус Лёльке достиг положения старшего приказчика, потому что умел вовремя со сладкой улыбкой подать покупательнице стул и терпеливо предлагать ей бесчисленные образцы дамского белья. Клаус Лёльке уважал своего хозяина до тех пор, пока однажды ненароком не обманул его доверия. С того дня он стал намеренно повторять такие случаи, совершенствуя приемы и увеличивая количество украденных денег. Одновременно с тайным сознанием собственной нечистоплотности в нем росло желание нагадить хозяину как можно больше. Когда у Лёльке появился собственный домик около Крумме Ланке и свой автомобиль, он был уже глубоко убежден, что честными способами нельзя нажить даже честного имени. Набожность жены внушала ему одно лишь раздражение — он понимал, что глупая Эльза, похожая на лошадь, чище и лучше его, белокурого красавца Клауса. Он бессознательно завидовал ей, считая справедливыми ее пощечины за многочисленные измены, но изобретал себе оправдания, почему-то старался представить себя невинным страдальцем, и именно этот скрытый комплекс неполноценности заставил его вступить в штурмовой отряд.
Все текло спокойно, пока не произошел переворот, приведший Гитлера к власти. Давнишний приятель Лёльке, ресторанный официант Эрнст, стал всесильным начальником берлинских штурмовиков. Как-то он попросил взаймы денег, Лёльке дал втрое больше и без отдачи, и Эрнст, кое в чем исказив партийную биографию дружка, произвел его в командиры батальона. В «Ночь длинных ножей» Эрнста расстреляли, чему Лёльке был весьма рад, потому что таким образом устранялся нежелательный свидетель. Послушный, аккуратный и воспитанный Лёльке перешел из штурмовиков в СС и за арийскую внешность и безупречное поведение был назначен в личную охрану фюрера. К чести Лёльке, он не был идейно убежденным национал-социалистом. Просто вовремя сориентировался. Будучи нечистым на руку и обладая задатками мелкого авантюриста, рассчитывать на крупную карьеру не приходилось. Но Лёльке твердо знал, что своего-то он не упустит.
Когда его привели в подвал на Принц-Альбрехтштрассе, 9, где посреди стальной комнаты-сейфа стоял железный стол, на котором высились груды денег, то Лёльке вначале оцепенел и стал как будто бы плохо видеть и слышать: точно сквозь кисею он увидел стальной чемодан, снаружи обтянутый кожей, аккуратные штабеля долларов в крупных купюрах, которые люди в белых халатах аккуратно укладывали в чемодан, и наконец цифру 300 000, запечатленную на бумаге, где он и расписался… А затем поставил подпись на отдельной бумаге, где значилось число 18 000…
С той минуты он как бы не принадлежал себе. Он стал придатком колесницы из пяти радужных нулей и высокомерной тройки. Его приковали золотой цепью к этой колеснице, и куда она его влечет, было никому не ведомо…
На длинном, как торпеда, черном бронированном «мерседесе», в обществе двух немолодых охранников, Лёльке без происшествий прибыл в Амстердам и поселился в знакомом номере отеля «Карлтон». Ему оставалось осуществить чисто техническую часть операции — отнести чемодан в Нидерландский коммерческий банк, где вице-директор сдаст деньги, а он, Лёльке, вручит ответственному служащему банка список адресатов.
За день до прибытия Абрама Моссе Гай, уже успевший приглядеться к текучему составу обитателей «Карлтона», отметил появление в отеле целой группы новых путешественников. Они заняли на втором этаже все номера по соседству с номером, где до этого останавливался Моссе, исчезнувший на целую неделю, но оставивший номер за собой. Гай жил на том же этаже, но в другом конце коридора.
Новых обитателей роднила не только манера поведения и речь. Посидев в ресторане за обедом неподалеку от них, Гай без труда установил, что все шестеро подчиняются одному — симпатичному блондину с интеллигентным лицом.
Тут все было ясно. Но, сосредоточив интерес на этой группе, Гай поначалу не обратил внимания на свою новую соседку — молодую красивую женщину, приехавшую в тот же день. Он слышал утром плеск воды в смежном номере, который до этого пустовал; позже, в середине дня, выйдя купить сигарет, встретился с нею в коридоре. В светло-сером английском костюме, белой шляпе, белых перчатках и туфлях-лодочках на высоком каблуке, она шла по мягкой ковровой дорожке преувеличенно мелкими шажками, и у Гая мелькнула мысль, что вероятно, у этой странной красавицы жмут туфли или слишком узка юбка. И еще он отметил, что она упорно глядела прямо себе под ноги, словно боялась споткнуться. Так, наверное, ходят мужчины, переодетые в женское платье.
Но все эти мимолетно зафиксированные подробности не имели бы никакого значения, если бы вечером, прогуливаясь возле бассейна на площади Рокин в ожидании, когда Рубинштейн опустит жалюзи на окнах и выйдет из конторы, — граф ван Гойен был одним из клиентов фирмы «Импэкс» и часто встречался с вице-директором в нерабочее время, — если бы в этот вечерний час Гай вновь не увидел свою соседку и не был поражен происшедшей в ней переменой. Одетая в скромный темный костюм, в черной шляпе, в черных башмачках, она шагала широко, почти по-солдатски. Можно было подумать, что это совсем другая женщина, но Гай отлично запомнил ее лицо.
