Луи Буссенар - Борьба за жизнь
— Сколько? — спросил Дени хозяина.
— Шесть франков.
— Однако! — воскликнул новый знакомец Поля. — У тебя губа не дура! Шесть франков! Это целый день работы…
Поль покраснел, побледнел и выпустил мягкие ноги полишинеля.
— Да что ты?! Разве я отказываю? Эй, хозяин, дайте ребенку игрушку!
Раз, два, три… Хоп! Большущая кукла оказалась в руках у мальчика. Поль задрожал с головы до пят, не в силах поверить своему счастью. Бессвязные слова благодарности срывались с его губ, маленькие руки судорожно прижимали игрушку к хрупкой груди.
— Это еще не все, — продолжал между тем Дени, желавший совсем отвлечь ребенка от тяжелых переживаний. — Рождество так Рождество! Пойдем купим пирожных!
Рядом с лавочкой находилась небольшая кондитерская. Они вошли. Дени заплатил за два эклера для мальчика, а себе заказал стаканчик мадеры, что, впрочем, было совсем излишне.
Ребенку казалось, что он видит прекрасный сон. Он был сыт, в тепле, в руках дивная игрушка, а на тарелочке красовались целых два пирожных! Поль не заставил себя упрашивать и стал откусывать эклер маленькими кусочками, как это делают бедняки, желая продлить удовольствие.
— Ну как, вкусно?
— О, месье, очень!
— Скажи лучше: очень вкусно, папа. Знаешь, я уже к тебе привязался. Хочешь, буду твоим папой?
— Да, месье.
— А ты меня тоже любишь?
— О да!
— Ну вот и хорошо. Мы поладим и заживем на славу. А пока ешь второе пирожное.
Поль отрицательно покачал головой и тихо сказал:
— Я оставлю маме.
Преданность малыша взволновала художника до слез. Он велел завернуть лакомство, продел палец Поля под розовую ленточку, и они вернулись к экипажу.
Спустя четверть часа фиакр остановился у лавки торговца вином, где вовсю праздновали Рождество и куда Дени был приглашен.
Часы пробили половину первого ночи.
ГЛАВА 4
РЕВНИВИЦА
На первом этаже, в просторном кабинете, веселилась шумная компания, человек двенадцать рабочих с женами, разряженными по случаю праздника.
Час был поздний, и Дени уже перестали ждать, хотя и сожалели об отсутствии этого остряка и заводилы. Когда же он вдруг появился в сопровождении ребенка и полишинеля, то гости, уже разгоряченные вином, в изобилии поданным радушным хозяином, забарабанили по столу, бурно приветствуя товарища:
— Дени! Да здравствует Дени!
— Ну-ка, скорей за стол, налейте ему стакан красного, и до краев!
— Нет-нет, за опоздание пусть сначала выпьет кружку воды!
Дени, пожимая протянутые руки, ухитрился наконец вставить словечко:
— Ладно, не сердитесь и Бога ради не говорите мне о воде, я вдосталь ее нахлебался сегодня вечером, да еще из Сены.
— Должно быть, неплохо поплавал, недаром на тебе матросский костюм!
— А явился-то с каким опозданием…
— Попал в передрягу, друг?
— О, что да, то да! — подтвердил Дени.
— Расскажи…
— Погодите, дайте сначала представить моего наследника: месье Поль!
— Да он прехорошенький!
— Прямо ангелочек!
— И откуда он взялся?
— Выудил из Сены.
— Не может быть!
— Так ты спасатель? Браво, Дени!
— Расскажи-ка поподробнее.
— Это грустная история. Его мать, в отчаянии от нищеты, бросилась вместе с ребенком в Сену в тот самый момент, когда я проходил по мосту Сен-Пер, направляясь сюда. Я выловил малыша, пока моряки занимались матерью. Вот так! — Дени выразительно посмотрел на компанию, и все поняли, что спасен только ребенок.
— Он очарователен, — сказала одна из женщин.
— Но что вы собираетесь с ним делать? — спросила другая.
— Я только что представил мальчика как моего наследника, — ответил Дени, — а это значит, если закон не врет, что я его усыновляю.
Кто-то заметил:
— В твоем сердце сомневаться не приходится, но в уме и средствах — увы, да!
— Усыновить — это еще полдела, — вмешался следующий собеседник, — его надо вырастить, а у тебя в кармане лишнее су не часто водится.
— Да уж, — подхватил третий, — ты в долгу и у Бога, и у черта, не в обиду будь сказано.
— Богат, как нищий, спустивший последний грош, — отозвался еще кто-то.
— Ладно, говорите что хотите, — усмехнулся Дени, — я от своего не отступлюсь. Паренек теперь мой и останется со мной. Понадобится — стану работать за четверых, но нуждаться он не будет, слово мужчины.
До сих пор реплики носили доброжелательный характер, по их тону было видно, что Дени здесь любили и уважали. Но вот смех и шутки перекрыл раздраженный женский голос:
— Недаром говорят: «Не зная броду, не суйся в воду». Вляпался в историю, а сам гол как сокол. Настоящий босяк! Хорошенький пример для ребенка!
— Ого, как меня здесь костерят! — расхохотался художник. — Держу пари, это Мели. Добрый вечер, Мели, обними-ка меня покрепче да подвинься — сяду между тобой и малышом.
Женщина, которую назвали Мели, была одной из тех многочисленных «мадам Дени», о которых молодой мужчина рассказывал своим собутыльникам-полицейским. Дени как настоящий ценитель давно уже присовокупил это прелестное создание к списку своих побед.
Мели была высокого роста, хорошо сложена, с крепким и упругим телом северянки, с нежной и белой кожей, маленькими руками и ногами. В девушке проглядывало нечто от знатной дамы. Густые черные волосы низко спускались на мраморно-белый лоб. Безукоризненно очерченные брови, сверкающие насмешкой глаза, нос с легкой горбинкой и чувственный рот сообщали лицу оригинальную красоту и выражали волю, энергию и страстность.
Девушка работала прачкой в ожидании лучших времен. Звали ее Амелия Дустар, сокращенно Мели.
Мать Мели умерла, когда той едва исполнилось шестнадцать. Покойная очень любила свою красавицу дочь, и ее нежная привязанность и прозорливость, безусловно, удержали бы малышку от падения.
Но жизнь рассудила иначе. На следующий год после смерти матери отца Мели, отличного мастера по черному дереву, пригласили на работу в Брюссель. Он покинул Париж, поручив дочь знакомой прачке с улицы Ванв, давал деньги на жилье, еду и расходы дочери, а также выплачивал прачке небольшое жалованье.
Живший по соседству ловелас Дени скоро заметил молодую красавицу и увлекся ею. Впрочем, чувство его не отличалось глубиной. У Дени было много приключений. Художник просто любил женщин. Он быстро нашел способ проникнуть в дом, принося свое белье для стирки и забегая поболтать по дороге на работу или обратно.
Дени был хорош собой, казался лет на десять моложе своего возраста, всегда весел и остроумен, не без приятности напевал модные песенки и вскоре покорил всю прачечную, включая и Мели.
