Елена Бергман - Мир львинов
Юноша не знал, сколько дней и ночей провел он в жару и бреду — там, среди чудовищ, не было времени. Однажды ночью он очнулся. Боль больше не терзала его. Не то чтобы она ушла совсем — нет, она не исчезла, но стала вполне терпимой. Голова прояснилась, чудовища исчезли. Хотелось пить. По щеке ползла муха, щекоча лапками кожу. Эрих попытался было поднять руку, чтобы прогнать докучливое насекомое, но едва смог пошевелить пальцами. Муха поползала еще немного и улетела, взмахнув крылышками, и раненый вздохнул было с облегчением, но тут у него зачесался нос. Пить хотелось все сильнее и сильнее, нос чесался почти нестерпимо, и несчастный застонал от собственного бессилия. Его стон был услышан — раздались торопливые шаги, и Эрих увидел склоняющегося к нему Варму. Вид у русоволосого был измученный, вокруг глаз залегли глубокие тени, как у человека, который очень давно не спал по человечески. Эрих с трудом разлепил растрескавшиеся губы и прошептал: — Нос…
Варму озабоченно нахмурился и потрогал больному лоб. Убедившись, что жара нет, человек льва удивленно поднял брови.
— Нос… — повторил Эрих, и чихнул. Вспышка боли пронзила бок, и раненый едва слышно охнул. Проклятый нос продолжал чесаться.
Варму не понимал, и юноша начал злиться.
— Нос! — выдохнул он из последних сил. — Почеши!
И снова чихнул. Русоволосый лекарь наконец внял его просьбе и почесал, и Эрих испытал неописуемое блаженство. Варму снова пощупал ему лоб, заглянул в глаза, и вдруг просиял.
— С возвращением! — сказал он, улыбаясь.
Эрих недоумевал — с чего такая радость?
Ну приболел маленько, ну рука сломана… Ерунда!
— Пить дай… — попросил он еле слышно.
Варму разулыбался еще пуще и засуетился. Приподняв больному голову, он поднес к его губам большую раковину, наполненую чистой родниковой водой. Эрих пил, и пил, пил — жадно, захлебываясь, и выпил все до капли.
— Еще… — попросил он, проваливаясь в сон.
Последним, что юноша услышал, засыпая, был голос Варму, произнесший странную, неизвестно к кому обращенную фразу: — Будет жить…
Эрих поправлялся до обидного медленно. Раны, нанесенные быком, не хотели заживать и болели, тело отказывалось служить. Поначалу юноша был слабее новорожденного котенка. Ранэ все время находилась рядом, ухаживала за мужем, кормила его с ложечки и всячески баловала.
Эрих злился на свою беспомощнось, и нередко срывался на жене, доводя бедняжку до слез.
Потом ему становилось стыдно и он просил прощения, чтобы через пару дней снова накричать на нее. Ранэ покорно терпела его попреки и исполняла любые прихоти, и неизвестно, чем бы кончилось дело, не заметь Варму неладное. Ранэ в тот же день заменили на мрачную, немолодую львию, и Эриху пришлось сдерживать свой темперамент — его новая сиделка не позволяла повышать на себя голос. При первой же попытке Эриха покапризничать она молча залепила больному пощечину, вылила ему на голову якобы недосоленный мясной суп и гордо удалилась, оставив юношу в полном одиночестве. Когда львия вернулась, давно стемнело.
Эрих, голодный и мокрый, был безумно ей рад и с тех пор стал самым примерным пациентом на свете, бесприкословно выполняя все требования своей грозной сиделки: он боялся ее до колик в животе.
Лишь через четыре месяца юноша окреп настолько, что сумел встать с постели. Ему пришлось заново учиться ходить: раненая нога болела и подкашивалась, голова кружилась, но желание поправиться оказалось сильнее, и в конце-концов однажды утром Эрих, ковыляя и тяжело опираясь на палку, самостоятельно пересек комнату и выполз на улицу. Это была победа!
Щурясь от яркого света, выздоравливающий стоял, пошатываясь, на крыльце и вдыхал чистый, морозный воздух. Вокруг лежал снег.
— Зима… — удивленно пробормотал Эрих.
Как же долго он болел! С момента той, роковой охоты прошло почти полгода…
Задумавшись, Эрих сделал неосторожное движение, раненая нога подвернулась, и юноша полетел в сугроб. Снег оказался очень холодным. Палка упала по другую сторону крыльца, и Эрих не мог ее достать. Встать тоже не получалось. Пробахтавшись в сугробе некоторое время, юноша смирился и на четвереньках пополз обратно в дом. С тех пор он стал осторожнее и больше не отправлялся на прогулки один.
Силы возвращались, голова перестала кружиться, и к середине весны Эрих уже мог сам дойти до реки и обратно, не падая и не отдыхая. Единственное, что огорчало его, это сильная хромота — раненая нога так и не восстановилась полностью. Эрих в восемнадцать лет превратился в калеку — он больше не мог бегать и охотиться, и ему пришлось всерьез задуматься о том, что делать дальше — увечных в поселении не жаловали… Но юноша не отчаивался — он выжил, и Ранэ все еще любила его. Молодая женщина вернулась к мужу, как только Варму ей позволил, и казалась вполне счастливой: болезнь пошла на пользу вспыльчивому юноше, поубавив ему эгоизма — Эрих стал мягче и терпеливей и перестал думать только о себе.
Но его положение было более чем шатким. Все чаще и чаще хромой ловил на себе недовольные взгляды соседей. В доме поселилась нужда, и если бы не Варму и Мрах, делившиеся своей долей добычи, то Эриха и Ранэ ждал бы голод. Надо было срочно найти себе занятие по силам, пока обозленные селяне не выгнали его в лес за бесполезность. Эрих долго ломал голову над этим вопросом: пытался плести корзины, вырезать из дерева и даже шить, но у него ничего не получалось. А потом у них с Ранэ родилась дочь, Варму привел в стойбище полугодовалого жеребенка, а Эрих открыл для себя глину.
Так начался новый период его жизни.
Глава 4. Гончар
Немало серьезных открытий совершаются совершенно случайно…
Эрих, томимый беспокойством и скукой, сидел на бревне и смотрел, как соседские дети играют с глиной, заготовленной для очага. Юноша знал, что от соприкосновения с пламенем глина не только подсыхает, но и преобретает каменную твердость. От нечего делать подобрав небольшой комок, он мял его в пальцах, то скатывая в шарик, то превращая в лепешку. В конце-концов вылепив что-то, по форме напоминающее раковину для питья, юноша со вздохом бросил свое изделие в огонь и забыл о нем. Утром Ранэ вычищала золу и наткнулась на непонятный предмет. Озадаченная женщина решила показать находку мужу. Эрих не сразу понял, что это, повертел в руках и хотел было уже выбросить, как вдруг его осенило — глина! Она затвердела, сохранив прежнюю форму, но получившаяся «раковина» оказалась несколько помята.
Пытаясь подправить изделие, Эрих с удивлением обнаружил, что обожженая глина не размокает в воде. Заинтересованный, юноша продолжал эксперименты, и, двигаясь наощупь, путем многих проб и ошибок, через два месяца поставил перед женой первый глиняный горшок. Посудина была не слишком велика и неказиста, но Ранэ моментально оценила подарок. Удивительные свойства горшка привели ее в восторг: раньше воду кипятили в больших раковинах — в но в них много не нальешь, или в сосудах из коры — поставить их в огонь было нельзя — сгорят, и женщины один за другим клали внутрь раскаленные в костре камни. Разумеется, вода в конце-концов нагревалась, но становилась грязной и мутной от золы и копоти. Новый горшок не горел и вода в нем оставалась чистой и прозрачной! Довольный Эрих сделал еще несколько посудин разного размера и формы — для семьи и друзей. Слух о горшках из глины распостранился по селению очень быстро. Женщины жаждали заполучить хотя бы один такой, и юноша ожил — он вдруг стал очень нужным человеком. Целым днями сидел он во дворе и лепил, лепил… Соплеменники перестали коситься на него, в доме появились свежее мясо и шкуры, Ранэ сияла.
