Нечеловеческий фактор - Станислав Борисович Малозёмов
— Это еда на неделю. Мама почти не ходит. А я три раза в неделю после работы учусь на курсах кройки и шитья. Нам платят мало в школе. Мама не работает. Вовы нет. Отец пьёт подолгу после смерти Вовкиной. Я очень хочу потом устроиться в ателье и начать зарабатывать. Не тяну сейчас одна всю семью.
Женя с девушкой прошел через парк в частный сектор, где жил его друг школьный, поставил перед воротами сумку.
— Ну, пока. До завтра, — из окон падал яркий свет и Женька разглядел сестру Володи, которая до его призыва в армию была маленькой и незаметной. Сейчас она стала красавицей с добрыми глазами и тёплой улыбкой.
— Я буду ждать, — сказала Лена и подняла руку. — Мы, то есть, мы с мамой будем ждать.
Макаркин шел обратно через парк на площадь перед входом, где собирались все троллейбусы. И на ходу вспомнил он, что часто видел во снах это лицо. Девочки из далёкого прошлого.
— Или мистика. Или дурь. Женщин, ясное дело, давно не трогал руками. То армия, то мужицкая Школа лётная. — Макаркин усмехнулся и прыгнул в пятый троллейбус.
Он ещё не успел догадаться, что судьба, которая подарила ему работу, связанную с любимой авиацией, уже подготовила самый, пожалуй, дорогой подарок на всю жизнь — Лену Тимченко.
Его добрую и верную, волшебную фею.
Глава двенадцатая
Байрам Шарипов вроде бы и не сильно приложился к шее студента, когда они с Мишей — командиром корабля, разнимали драчунов. Но большой палец всё же задел скулу и начал болеть в суставе когда Шарипов сел на командирское кресло и пристегивал себя ремнём.
— Валентину позови, — сказал, не поворачиваясь, Байрам второму пилоту, стоявшему сзади возле двери. — Скажи, чтоб мазь принесла камфорную. В аптечке она точно должна быть. И бинт.
— Я слышу, — крикнула стюардесса из салона. Дверь открыта была. — Минутку!
Она покрыла часть бинта мазью как хлеб маслом для бутерброда и палец Шарипову аккуратно перевязала с захлёстом на верх кисти. Там и бантик скрутила. Белый и пушистый. Камфора — довольно едкое масло. Резкое. Превращённое в мазь, оно никак не изменилось по запаху. В кабине, когда бинт пропитался, все стали чихать и кашлять. Зато Байраму минут через двадцать полегчало. Прогрела камфора сустав. Шарипов пошевелил пальцем и улыбнулся. Не болело больше. Почти.
В отсеке штурмана и бортмеханика сидели и стюардессы, хотя их «комнатка» была между двумя занавесками. После штурманской и перед салоном. Поэтому они тоже чихали интенсивно и заразительно. Настолько, что к этому скромному хору прибавились голоса пассажиров из трех- четырёх ближних рядов. Летели уже ровненько два часа. Оставалось пятьдесят пять минут и Миша Шувалов стал чаще разговаривать с руководителем полётов Лопатиным.
— Идите лучше сразу на Караганду, — не приказывал пока, а рекомендовал Сан Максимыч. — У нас тут не рассосётся туман, да ещё ветер к пятнадцати метрам на секунду подкинулся. И вряд ли угомонится. Крути рога на Караганду.
Шарипов в своих наушниках это слышал и мотнул головой влево-вправо. Что означало «нет».
— Тебя, Боря, жаргон наш не коробит? В кабинете не забыл как летуны говорят? — Улыбнулся Миша. — «пятнадцать метров на секунду» вместо «в секунду», «рога», а не штурвал, «сидеть на "соске" вместо «пользоваться подсказками диспетчера»?
— Да почти забыл. — Ухмыльнулся Байрам. — У нас свой слэнг. Кабинетный.
— Ну, а ты как вообще будешь от начальника Управления отбрёхиваться? — Серьёзно спросил Шувалов. — Запрет на вылет от руководителя полётами похерил. Второго пилота с работы выгнал. Меня без приказа главы Управы понизил до помощника командира. И командиром тебя только один человек может назначить — сам Рамазан Оспанович. Как ответку будешь держать, Байрам?
— Я официально заявляю и напишу рапорт Главному, что весь полёт от подъёма до посадки я взял под свою ответственность. Отвечу, как будет положено. Хорошо сядем — отвечу приветливо. Плохо приземлимся — готов понести любое наказание, — Шарипов покраснел. Волновался. — Слышишь, Лопатин?
— Ну, меня тоже не расцелуют теперь. Хорошо или плохо сядете, — громко и раздраженно крикнул Лопатин. — Уже за то, что ты, Боря, согнал здорового и работоспособного второго пилота, а командира посадил вторым — «воткнут» сначала мне по полной программе! И то, что ты сам себя нагло назначил командиром корабля — моя провинность по регламенту полётов. Такого я не должен был допустить. Меня и сожрут. А тебя тронут, так ты выкрутишься. У тебя дядя — зам. Главного. Сволочь ты, Шарипов, мать твою. Делай со мной когда прилетишь, что хочешь. Уволь, расстреляй. Но ты всё равно сволочь. Меня поставил между молотом и наковальней. За что? Но имей в виду. Я тебя не боюсь. И дядю твоего. Ты меня оскорбил. Уволите — я тебя отловлю и набью тебе рожу. Понял меня?
— Если дотянешься, — засмеялся Шарипов. — Всё. Конец связи. Включимся на подлёте за полста километров до снижения.
Стюардессы сделали чай и раздали экипажу. Пассажиров покормили раньше.
— Хорошо, что вообще взлетели, — Наташа от смеха поперхнулась чаем и закашлялась.
— А, кстати! — радист осторожно похлопал Наталью ладонью по спине. — Галочка Сёмина, ты расскажи всю эту историю со штурмом пассажирами других рейсов нашего аэроплана. Володя Горюнов мельком сказал, что милиция поднималась на борт. Мы-то со штурманом и механиком позже пришли. Когда уже лишних разогнали.
Сёмина Галина, старшая бортпроводница, поморщилась от воспоминаний и пересказала всю грустную историю с эмоциями от начала до конца.
* * *
— Короче, дикторша на весь, естественно, зал, доложила, что взлёт дали только рейсу триста седьмому. Нам, значит. Наши все, и я с ними, прыгнули в автобус. Шофер одну дверь закрыть успел, а переднюю с улицы какие-то мужики придержали. И в неё стали лезть не пойми кто! Не наши, короче!
Отложили-то ещё три рейса неизвестно на сколько. Один с шести вечера из Кустаная, второй с семи тридцати — Иркутский. И ещё перед нами должен был по расписанию подняться маршрут из Барнаула. Их вообще два всего. Один через Усть-Каменогорск идёт. Другой — транзит Семипалатинский.
Ну, тех, кто успел втиснуться в автобус, выгнать я не смогла. Подумала, что просто на трап их не пустим. Билеты-то у них другие. Смотрю — от вокзала ещё толпа летит! Я шофёру заорала:
— Ходу, дядь Коль! Мужики, дверь не держите. В автобус уже и кошку не втолкнёшь!
Дядя Коля резко с места рванул и мы через пять минут уже возле трапа были. Все вывалились и бегом в салон. Наташку с
