Нечеловеческий фактор - Станислав Борисович Малозёмов
Минут за сорок до снижения Шарипов тронул Мишу за рукав.
— Слушай, давай в последний раз.
— Что? — Шувалов оглянулся. — В какой последний раз? И что?
— Мне неудобно уже. Я с ним гавкнулся крупно, с Лопатиным, — Байрам вздохнул. Глаза свои, переполненные злостью он сжал до узких щелочек. — Свяжись с Максимычем. Пусть мне домой позвонит на городской. Может, возьмёт уже трубку, если пришла эта профура. Или забыла, что я через час дома буду и шарахается ещё по шалавским делишкам своим…
— Боря, да она спит скорее всего. Вы же с ней выпили до фига. Сам говорил. Просто тяжелее выходит с бодуна, чем ты, — Шувалов включил прямую радиосвязь с Лопатиным. — Это Шувалов, Максимыч. Просьба. Позвони домой Байраму. Ответят или нет?
— Повиси минуту на этой частоте. Сейчас, — слышно было как Лопатин щёлкает по кнопкам телефона. — Трубку сняли. Женщина. Приятный голос. Новая жена Байрама?
— Дома она. Ответила. Всё нормально, — сказал Миша Шарипову, поднял вверх большой палец и продолжил разговор с Лопатиным. — А чего вы все молчите? Общая частота диспетчерская свободна. Работает. Зелёный огонёк на лампочке. — Команду на снижение когда ждать?
— Будете резко снижаться — это запрещаю сразу. Женьке уже запретил, — торопливо заговорил руководитель полетов. — Штормовая обстановка примерно на двести километров к северу, до вас уже растянулась. Рано начнёте снижение — влезете в болтанку. Ямы там секунд по десять провала. А скорость у тебя сейчас всего шестьсот. Клюнешь носом или свалишься на крыло. В штопор вряд ли, но турбулентности наешься по самое «не надо». Короче, готовься.
— Минут десять и Женя тебя подхватит. Макаркин. Новенький диспетчер наш. Я его контролирую. Но ведёт тебя он. Эшелон десять возьми и не ниже. Женя даст команду на смену коридора, эшелона и даст координаты выхода на полосу. Ты, главное, на неё точно попади. И на глиссаду, и на дальний горизонтальный курсовой маяк Женя наведёт. Чтобы и по высоте и по курсу садились правильно.
— Так Байрам теперь командир, — сказал Миша. — С ним Женя пусть контачит. Шарипов сажать машину будет. Что там на земле?
— Хуже не бывает. Про посадку на приборах я зря ляпнул. Потому, что вручную будете сажать. Скорее всего. Приборы сдохнут при такой гадской погоде. Не «увидят» и не «услышат» правильно. Помехи будут и вы промахнётесь, — Лопатин вздохнул. — А по наводке и корректировке диспетчера сядете. На "соске" у него сидеть — надёжнее будет. По приборам автоматической посадки в этих условиях не может быть
Женя подведет к полосе на тридцать метров высоты. И даст на кабину зелёный луч прожектора. Значит, идёте правильно. Опускайтесь. Садитесь. Жене-то полосу глазами видно. Внизу около земли нормальная видимость. Но спускаться по стрелкам да индикаторам — опасно. Уже никак не поднимешься с двадцати метров, если прибор из- за бури «промазал». А Женя вас увидит на тридцати метрах вертикали и удалении двести пятьдесят метров. И, если норма — посветит зелёным. Гляди на вышку диспетчерскую.
Если красный мигающий прожектор видишь — срочно поднимаетесь и набираете высоту для нового захода. Понял меня? Опуститесь ниже, и окажется, что на полосу не попадаете, не видите её — надо срочно рвать рули на себя. Да газу до отказу на все четыре движка. И очень срочно уходить на второй круг. И так — пока Женя не скажет, что можно садиться, это когда он уточнит скорость вертикального и горизонтального сближения с полосой.
— Шарипов не вытащит машину. — Миша закричал — Он забыл что это значит — рвать рули. Что, курсы ему читать по пути на кладбище?
— Ну, тут вам вдвоём придётся работать. Один Шарипов не потянет. — Согласился Лопатин. — Если всё глухо будет и вы даже вдвоем не удержите машину на маяках и не будете видеть полосу глазами, сам резко штурвал на себя и нос задирай на тридцать градусов. И ему кричи чтоб то же самое делал. Движки не зальёт. Выберешься. А не хватит горючки — пойдёшь на военный аэродром в Бурундае. Там полоса шире и прожектора землю высвечивают лучше, чем у нас. Но это крайний случай. С военными трудно договориться, чтобы вас взяли. У них там полковник Григорьев главный — придурок с апломбом. Он царь и бог. Его умолять надо. А я это плохо делаю. С другими он вообще не будет говорить. Так что — лучше поднатужиться и сесть дома. Понял?
— Понял, — Шувалов взялся бы за голову, но неловко было. — Максимыч, Шарипова нельзя заранее пугать. Спечётся раньше времени и хана всем.
— Ну, тогда Женю жди. Минут десять осталось. И подправляй незаметно Байрама, если косячить начнёт. Полностью посадку ему не отдавай. До связи с Женей. Ждите. Он на основном канале. Оба будете слышать. Всё. Конец связи, — Лопатин отключился. До снижения осталось десять минут.
Миша глянул на Байрама. Красное лицо. Давление подпрыгнуло, похоже. В штурвал вцепился как утопающий в соломинку. По приборам стал раньше времени глазами бегать беспорядочно и почти неосмысленно. Ну, Шувалов как-то незаметно завел с ним разговор весёлым голосом. О том, как и когда лучше садиться по приборам, а когда вручную и как. Повторил, в общем, всё, что сказал Лопатин, но в очень популярной форме. Тракторист бы допёр.
Лоб Байрама покрылся испариной. А по глазам было видно: всё, что говорил ему только что Шувалов, он знал, но давно забыл. Миша нашел хитрый повод, чтобы ещё раз повторить то же самое. И успел закончить ровно за пару секунд до того как в наушниках прорезался красивый баритон диспетчера Макаркина.
— Борт семь пять сто пять восемь, привет. Займите эшелон восемь тысяч. Угол поворота вправо на коридор шестой — семь градусов. Работаем. Как поняли?
— Понял, — сказал Шарипов и глянул на Мишу, который тут же ему подмигнул и соединил в кружок два пальца — большой с указательным. Всё путём, значит.
— Ну, поплыли… — Шувалов глянул на звёзды — Если бог есть, то
