Затерянный мир - Юрий Валерьевич Литвин
Пасенков подмигнул Якорю и подставил стакан, потом нагнулся низко над столом и шепотом продолжил:
– Наливай, но помни, пароль я вам сказать не могу, это большая государственная тайна Швейцарии, там у них все рухнет, если я вам сейчас тут… Ну вы поняли…
Мужики переглянулись, на лице Маргулиса ясно читалось восхищение. Якорь налил. Пасенков выпил с локтя, со словами, «давай по-женевски!»:
– О чем это я?
– Пароль! – подсказывает Володя.
Ярик прищуривает один глаз, так что тот почти скрывается под черной густой бровью и говорит:
– По-моему мы договорились, что никаких паролей? Или я не прав? – и подмигивает многозначительно. Маргулис тоже подмигивает многозначительно, а потом еще раз, даже более многозначительнее чем в первый. Удовлетворенный этим Пасенков, откидывается на спинку стула, хрустит малосольным огурчиком и делает неожиданное заявление:
– А у них огурцы говно!
– Да! – откликнулся Якорь и предложил,– дуй дальше, не задерживай!
– Вот! – согласился Пасенков,– дальше он говорит мне пароль! – и понизив голос,– тут я надеюсь, все свои? – он подозрительно смотрит на Маргулиса, и у того под кепкой начинают шевелиться волосы,– мол, придешь на явку, так мол и так, спросишь. У вас деньги есть?
– У нас? – спросил Васька и получил локтем в жирный бок.
– Если скажут «есть», ну «ЯЯ» по-ихнему, говоришь «ЗЕЕР ГУТ» и заходишь, а ежели скажут «НИХТ» тогда все, амба!
– Что амба? – не понял Васька.
– А то и амба! НИХТ! Стучи, значит в соседнюю дверь, а как ты думал золото партии зарабатывалось?
– Вот ведь суки! – стукнул по столу кулаком Володя и хлебнул из горла.
– Мдя,– сказал Пасенков, отбирая у него бутылку,– такие вот дела. Но самое главное,– он снова понизил голос,– голый карлик в окне, явка провалена! – и он моргнул обоими глазами прямо на Ваську.– Якши? Голый, значит провалена, провалиться мне на этом месте! Одетый- все норм… А голый, конец! Полный конец! Как?
– Лихо,– присвистнул Васька.
Выпили, чуть поели.
– Иду на явку. Башка трещит. Протез у Мересьева новый взял, ему как раз из центра привезли вертолетом целую партию, нищего изображаю, костюмчик от Кардена, как мне нравится, все дела… Люблю, знаешь, протезом сзади по затылку, если что… Тут кричат: «Шлюзы, шлюзы открыли!» И вода по улицам! Потоком. А тележка ж низкая! Этого в центре не учли! И Ленька прощелкал! А я брючки и замочил! Тут Мюллер со своими ищейками. А я уже разозлился, хватаю тележку главного, пока он в меня из пистолета целился, как шандарахну, а там тротил! Наливай…
Выпили.
– Ну и…
Пасенков подпер голову рукой:
– Ну, на явке-то хорошо, сухо, тепло, наливают…А я ж в окно не посмотрел, пока бежал! Дверь открывается, и что? Без пароля, без трусов, без ничего, выходит голый карлик в эсесовской фуражке, а я стою и думаю, а фуражка за одежду считается? А он смотрит на меня, вот так… и спрашивает: Исаев? Я и ох…ел…. Как пну его с ноги, а он орет: «Вы ошиблись номером профессор!»
– Ну…
– Тут я ему ампулу с ядом в рот и затолкал…
– Помер?
– Не… – отвечает погрустневший вдруг Пасенков и тоскливо допивает, что-то,– яд плохой был, старый, мы его потом с Плейшнером в кофе добавляли для вкуса.
Помолчали. Водка кончилась.
– А это, – вспомнил вдруг Маргулис,– а звезда-то за что?
– Звезда? – переспросил уже совсем пьяненький Ярик, и вдруг осатанел,– а ты звезды мои не трожь! Понял? Понял?!
И как бросится на Ваську через стол!
Минут через восемь, Якорю удалось оттащить разъяренного Пасенкова от перепуганного Васьки. Ярик продолжал злобно и пьяно бормотать:
– Ты их не цеплял, ты их и не трожь! Сука! Я ее если хочешь знать, звездочку эту, лично нашел в Швейцарии, в зоопарке. И не вам меня судить! Ясно?
Потом он зарыдал и рассказ свой возобновлять не стал, потому что уснул. А мужики еще за водкой сходили и до утра гудели.
МАЛЕНКО
Бригада маляров красила как-то фабричный клуб. После обеда, в понедельник. Было жарко и нудно. Работа не клеилась.
…Я кровать твою воблой обвешаю,
Хочешь, ешь, а не хочешь, смотри…
– пропел Коля Маленко, обведя хитрым профессиональным взором свежевыкрашенные, под цвет чая с молоком, стены клуба и констатировал,– бурные аплодисменты!
После подошел к деду Филе и произнес нараспев:
– Сидели два сокола,
Один сокол Ленин,
Другой сокол Сталин,– и вздохнув указал на гипсовую голову вождя мирового пролетариата, стоящую на столике в углу помещения,– вот один сокол валяется, а второго и не видно… Так дядя Филя? – и сам себе ответил,– так конечно. Эх, Ленин, Ленин, а борода у тебя синяя,– Коля мстительно провел кисточкой вымазанной голубою краскою по бородке вождя,– Сколько ж ты народа замучил? И хохлов, и кацапив, и казахов, и киргизов, и эстонцев, и грузинов, и евреев, и поляков, и таджиков, и туркменов, и армянов, и эвенков, и хуенков… Караул! ИП друг твой Феликс, тоже сука-блядь, курва е… в сраку! Всегда больше в правительстве набиралось поляков и евреев.
– И эвенков,– подсказал хмурый молодой маляр в потертой парадке ВВС,– кончай трепаться, Колян.
– Ага,– рассеянно кивнул Коля, его явно качнуло в сторону интима,– Лесбиянки мы с тобою Натаха, лесбиянки, ты Федя, а я Вася, так?
Полненькая малярша в синей косынке глупо засмеялась и сказала:
– Ну, вы и тормоз, дядя Коля!
Коля довольно хрюкнул и уселся на табуретку:
–
А ты, Натаха, вроде сиськи отрастила за отпуск?
–
Какие были такие и остались!
–
Не, вроде больше стали…
Малярша сплюнула на пол:
– Тьфу, на вас!
Коля довольно рассмеялся:
– Я вот книжку читал про Екатерину. Так она чего делала? Построит солдатиков, курва, в шеренгу и смотрит у кого из штанишек выпирает. У кого все нормально, того в постельку, да и одаривала щедро, деревни дарила, ордена…
Натаха невольно заинтересовалась:
– А у кого не выпирает?
Коля нахмурился:
– Того казнила без жалости, это ж царица была, а не прошмандовка вроде тебя…
Натаха фыркнула и ничего не сказала. А Маленко продолжил свой рассказ:
– А еще полюбовник у ней был, поляк один, чи князь, чи кто-то там с богатых, короче… У него лицо было, как у девки, красивое такое, так она ото с ним… А тут же Потемкин! О, Филя его еще застал, да Филя?
Старый маляр показал Коле от локтя и расплылся в довольной улыбке.
– О! Точно застал. Так Потемкин про поляка прознал и отравил, отомстил курве, и правильно, а то б все Польше попродавали, все царство, как есть!
– Ишь ты! – удивился Филя, а хмурый маляр зевнул и с тоски закурил,