Как три мушкетëра - Бушков Александр Александрович
В их домике окна были распахнуты настежь, там раздавались тихие меланхоличные какие-то переборы гитары, и Лаврик негромко напевал:
– Покачусь, порубан,
растянусь в траве,
привалюся чубом к русой голове...
Не дождались гроба мы, кончили поход...
На казенной обуви ромашка цветет...
Так. Одно из двух. Мазур вошел. Лаврик, не поворачивая головы, скосил на него глаза, мотнул подбородком в сторону старого, но надежного стула и вновь уставился в потолок, перебирая струны:
– На пустошах, где солнце
зарыто в пух ворон,
туман, костер, бессонница
морочат эскадрон...
Мечется во мраке
по степным горбам:
«Ехали казаки,
чубы по губам...»
Мазур курил, пуская дым в знойную жару за распахнутым окном и терпеливо ждал. Вот именно, одно из двух. Лаврик берется за гитару в двух случаях: когда хочет отдохнуть от успешно завершившихся трудов праведных и когда сосредоточенно размышляет о каких-то серьезных служебных делах. Шерлок Холмс с его скрипкой здесь ни при чем: Лаврик сам рассказывал, что позаимствовал этот метод из старой книжки о каком-то знаменитом сыщике сыскной полиции времен Александра Второго – тот именно так обмысливал и прокачивал, исполняя под гитару душещипательные романсы. И обнаружил я, что это помогает, сказал тогда Лаврик. Он и фамилию сыщика называл, но Мазур ее благополучно забыл.
– Чалый иль соловый конь храпит.
Вьется слово кругом копыт...
Под ветром снова в дыму щека,
вьется слово кругом штыка...
Ну да, ничего экстраординарного не случилось, иначе Лаврик обязательно бы бросил музицировать...
– Пусть покрыты плесенью наши костяки, то, о чем мы думали, ведет штыки...
С нашими замашками едут пред полком с новым военспецом новый военком...
Завершив длинным аккордом, Лаврик отложил гитару и сел. Потянулся, подошел к Мазуру и бесцеремонно его обнюхал, шумно втягивая воздух ноздрями, как старательный гончак на тропе. Заключил.
– Алинкины духи. Хорошие. Импортные. Они любили друг друга пылко и старательно, и вовсе не собирались умирать в один день...
– Играю роль согласно замыслу режиссера, – пожал Мазур плечами.
– Ну да, ну да... С большим увлечением играешь...
– Ну, так-то она ничего девка, – сказал Мазур. – Во многих смыслах.
– Ага. А как тебя эта «ничего девка» под монастырь подвела?
– Я незлопамятный, – сказал Мазур. – Как по-твоему, есть разница меж понятиями «законченная сучка» и «ветреная девка»?
– И большая... Ты там, часом, влюбиться не думаешь?
– Идешь ты боком...
– Да это я от зависти иронизирую, – сказал Лаврик. – Вот тебе почему-то всегда удается на задании сочетать приятное с полезным, а у меня не получается.
– Ребята где?
– Колька на почту пошел, – сказал Лаврик. – Разговор с женой заказать. Единственный у нас женатик, как же... Лымарь с Ольгой на пляже, в рамках спектакля. Правда, дело тут не только в спектакле, Генка из кожи вон лезет, чтобы у нее выманить фотку в купальнике... ах да, ты, может, и не знаешь...
– Про фотку, что делал Маэстро? – спросил Мазур. – Знаю. А вот ты про другие фотки наверняка не знаешь... Из «Жемчужины».
– Не знаю, – насторожился Лаврик. – Ольга докладывала только, что Верочка с Мариной часа два в нумерах проторчали – вот уж не ожидал... Ну-ка?
Мазур рассказал кратенько – что за фотографии, где он их увидел, где они сейчас – а заодно и о том, что объявился наконец Умник. В заключение сказал:
– Вот теперь я решительно ничего не понимаю. Почему это именно с Верой проделали, а не постарались Вадима в такую игру затянуть? Ты, конечно, профессионал, тебе виднее, но, по-моему, что-то тут решительно не стыкуется. Все это вполне укладывается в версию касательно подпольного богача-похотливца. «Или дашь добром, или фотки мужу покажем». А вот в версию о чужой разведке и вербовочном подходе категорически не втискивается. Или в твоем ремесле есть какие-то тонкости, каких я не знаю?
– Тонкостей таких, конечно, куча, – тихо и задумчиво сказал Лаврик. – Но могу тебе смело сказать, не выдавая никаких служебных секретов: правильно мыслишь. Не сочетается эта история и качественный, профессиональный вербовочный подход... Никак не сочетается...
– Ну, коли уж я в правильном направлении мыслю... Еще дилетанта послушаешь?
– Да с удовольствием, – сказал Лаврик. – Иногда дилетант лучше усмотрит что-то полезное, чем профессионал, у которого глаз чуточку замылен... Валяй, обещаю иронически не комментировать.
– Самарин, а если тут две группы? – сказал Мазур. – Условно обозначим как «развратники» и «шпиёны». Я верю, что вторые есть в реальности – уж если Дракон тебя на это дело нацелил, значит, источники информации у него были надежные. Да и то, что хозяйкой тут оказалась тетя Фая с ее бурной биографией, я бы никак к совпадениям не отнес. Но что, если до сих пор действовали только «развратники»? А «шпиёны» еще на сцену не вышли?
Лаврик думал с полминуты. Потом сказал:
– Как одну из версий допустить можно вполне. Пока. Но и при этой версии не все понятно...
«Дашь добром, или фотки мужу покажем». Вообще-то жизненно. Но если мы такой вариант допускаем, автоматически выходит, что есть еще кто-то третий, которого мы не знаем. Тебе ведь что сказал Горский? Что своему «дорогому другу» он этаким манером помогает два года? Тогда это никак не Фомич. Дядя Гоша говорил, последний раз он заезжую красоточку фантазировал всего-то две недели назад – и успешно, кстати.
– Ну, насчет двух лет Горский мне мог и соврать...
– Зачем?
– Не знаю, – сказал Мазур. – Или у тебя есть соображения?
– Да нет у меня соображений, – сказал Лаврик чуть ли не зло. – Просто, между нами, это тот редкий случай, когда я пока что ни черта не понимаю. Да, представь себе: ни черта. Касаемо «похотливцев» – картина вроде бы классическая, но я шестым чувством напарываюсь на некие несуразности, хоть и не могу их сформулировать словесами. Касаемо «шпиёнов» – есть они, есть. Но вот работы их я не вижу. И дядя Гоша не видит. Сюрреализм какой-то присутствует. Мы все это время натыкаемся исключительно на то, чем вовсе не обязаны заниматься... да и милиция не обязана, поскольку состава преступления тут нет – ну, разве что «изготовление порнографии» могу пришить, но это уж настолько мелко... И, соответственно, наши клиенты никак не дают о себе знать. Тетя Фая, уж безусловно наш клиент – и единственный нам известный, – пока никак себя не проявляет.
А если и проявляет, то так, что мы этого пока не вскрыли... – он поднял голову, улыбнулся ничуть не принужденно и хлопнул Мазура по колену.
– Не переживайте, д'Артаньян. Здесь присутствует старый дружище Арамис, которого однажды назвали «гадюкой в шоколаде»...
– Что-то я такого у Дюма не помню, – угрюмо сказал Мазур.
– А это не из Дюма, а из жизни, – ухмыльнулся Лаврик. – Это с год назад меня – не «Арамиса», а меня – так назвал один клиент, который думал, что меня перехитрил, пыжиться начал – и тут обнаружил, что это его перехитрили... Побарахтаемся, как та лягушка в сметане. Мы пока что абсолютно ни в чем не проиграли, мы просто многого не понимаем, а это разные вещи. Ежели зверюга хоронится в чащобе, нужно ее выманить на поляну, под выстрел...
– Как?
– А это ты уж мне предоставь, – серьезно сказал Лаврик. – Пару раз получалось, есть серьезные шансы, что и сейчас получится... Или я наконец ухвачу какую-то ниточку, которую никак не могу пока ухватить, а она должна быть. В общем...
Он замолчал и повернулся к окну. Мазур тоже – калитка стукнула как-то не так, непривычным звуком.
Дворик наполнился милиционерами в белых форменных рубашках с короткими рукавами. То есть это сначала показалось, что наполнился – очень уж энергично они вторглись, и поначалу показалось, что их не менее взвода. Но очень быстро оказалось – всего-то четверо. Один остался стоять у калитки, во дворе, а трое чуть ли не бегом направились в домик Еремеевых, совершенно проигнорировав Мазура с Лавриком, хотя видели их в окне. К калитке подъехал и заглушил мотор микроавтобус в милицейской раскраске, с мигалкой и двумя «матюгальниками» на крыше. Кроме водителя там никого не было. Водитель достал сигареты и устроился в удобной позе старого волилы, привыкшего ждать подолгу.
