Александр Морозов - Счастливого пути! (сборник)
— Ну дальше!
— Что же говорить еще… Вам смешно слушать.
— Нет, нет. Я только вспомнил кое-что смешное из своей молодости. Идея хороша. Я помогу вам…
Конструкция машины, о которой ночью рассказал Иванов, недаром вызвала улыбку у Кутрова: столько технически неверного было в рассуждениях молодого инженера. Но Кутров часто говорил, что настоящий инженер должен уметь воспользоваться малейшим зерном хорошей идеи и дать ему развиться полностью. Он сделал это и с идеей картофельного комбайна. Но необычность некоторых важнейших узлов машины смутила его. Кутров и Иванов попросили Смурова принять участие в разработке. А тот внес в дело свою стремительность, азартность, размах…
— Комбайн-амфибия, это, пожалуй, не снилось еще никому! — смеясь, говорил Смуров.
Инженеры долго обдумывали каждую деталь самоходного картофелеуборочного комбайна, который в трудном положении мог бы действовать словно сознательно: очищать в нужную минуту механизмы от грязи, развивать большие усилия в местах, где металл засасывала тяжелая, мокрая земля.
Лемехи машины, впиваясь в почву, подавали комья земли вместе с ботвой и клубнями на первый элеватор, по мере своих сил выбрасывавший весь ненужный груз. Дальше картофель проходил три камеры очистки и уже сухой ссыпался в бункер.
Как давно все это было! Комната в табачном дыму, стол, заваленный трубками чертежей, чей-то нежданный вопрос, вдруг ставивший всех в тупик, отбрасывавший сразу назад, к самым истокам технической задачи, ставивший под сомнение самую возможность осуществления картофельного комбайна-вездехода, думал Иванов, выглядывая из кабины, осматривая поле, казавшееся сейчас бесконечным. Во время испытания сбор картофеля в корзины был не нужен, и Иванов видел, как на черном фоне земли среди луж высятся серые конусы, аккуратно насыпанные лотком, соединенным с автоматически опустошавшимся бункером.
— Отлично берет, — Иванов, улыбаясь, смотрел на стрелку, показывавшую, какой чистый груз каждый раз попадал в бункер.
И вдруг стало труднее. Машину словно кто-то толкал назад, тянул вниз. Стрелка, указывающая нагрузку, лихорадочно запрыгала вокруг красной черточки. Иванов глянул на Кутрова. В кабине было прохладно, но на лице старого инженера выступили бисеринки пота.
Налево, ближе к реке, часть поля была покрыта водой, над которой чуть возвышались ветки полегшей картофельной ботвы. Иванов уловил тревожный взгляд Кутрова, брошенный в ту сторону. Комбайн свернул вправо. Тогда Иванов осторожно положил руку на рулевое колесо и сделал усилие, чтобы повернуть его влево. Руль поддался, но не сразу.
Рука Иванова легла на руль машины.
Кутров посмотрел на небольшую худую руку, лежавшую рядом с его рукой. Четко, с необыкновенной яркостью, вспомнился ему один из участков Степного фронта, где много лет назад он не раз сам водил автомашины. Там, у разбитой ивы, на повороте, в кабину шофера садился спутник, всегда новый, иногда очень молчаливый, порою слишком разговорчивый. Он клал на рулевое колесо руку и держал ее так на всем опасном отрезке пути, где пули и осколки пронизывали кабину, били по бортам.
Эта чужая рука — то грязная и загорелая, то чистая и холеная — двигалась невесомо, неощутимо вместе с колесом, словно ее и не было. Но Кутров отлично знал, что в страшную секунду рука случайного спутника твердо сожмет рулевое колесо и спасет машину, вдруг потерявшую управление. Рука Иванова сейчас властно требовала подчинения себе. Кутров мгновение помедлил, потом покорно последовал немому указанию молодого инженера.
Комбайн, натужно загудев мотором, врезался в участок картофельного поля, который правильнее было бы назвать болотом. Иванов по-прежнему не отрывал глаз от прибора, показывавшего, как картофель сыплется и сыплется в бункер. Но многое изменилось во всем поведении машины! Лязг, грохот, какие-то перебои и вибрации обрушились на «картофельный крейсер», словно под ним рвались тысячи невидимых крошечных мин.
Иванова охватило чувство человека, заплывшего слишком далеко и вдруг понявшего, что не так уж хорошо он плавает, не так уж хорошо знает глубину реки, ее течение, омуты. Впервые в жизни молодой инженер ощутил, как трудно механизмам справляться с землей, как много и упорно должен изучать все особенности грунта человек, конструирующий машины для сельского хозяйства, механизмы, посылающие вызов самой природе, работающие в любых условиях. И стало Иванову страшно, дрогнули его руки, лежавшие на колесе руля.
Еще учеником ФЗУ забрался однажды Иванов на самую верхушку лестницы, прислоненной к стене строившегося огромного цеха. Стал на последнюю ступеньку и хотел с торжеством глянуть вниз: вот я какой смелый! Но вдруг увидел: ползут по запыленным кирпичам две свежие, красные, словно ручейки крови, полосы. Все длиннее они, длиннее, все быстрее скользит лестница, царапая кирпич. И некому помочь, и не сбежать с четырехэтажной высоты… Лестница проползла метра полтора и уперлась нижним концом в фундамент, приготовленный для станка. Казалось, такое не забыть. Но забылось. А сейчас вспомнилось все: до трещинки на верхней ступеньке, до серого клочка паутинки на стене. И как тогда, мучительное томление сковало пальцы рук и ног. А сознание работало напряженно, остро. Не ускользала ни одна мелочь из происходившего в комбайне, вокруг него. Иванов сразу почувствовал вдруг возникшее сопротивление руки Кутрова.
— Хватит, Алексей Петрович, — сказал Кутртов. — Вы сами понимаете, что если случится какое-нибудь сравнительно несерьезное происшествие, машину все-таки можно будет «дотянуть», хотя бы с комбайном долго пришлось возиться потом, устраняя недостатки. Другое дело — авария. Это поставит под сомнение всю реальность нашей идеи.
— Разве не хуже будет, если такие машины выйдут на поля? Мы делали вездеход, и наш комбайн должен быть им! Вы просто, наверное, переутомились, Николай Николаевич, — ответил Иванов, снова потянув руль влево.
Кутров положил руки на колени.
— Правьте сами. Еще метра два-три налево, и, по-моему, комбайну конец…
Иванов смотрел через переднее стекло кабины на воду, тонким слоем покрывавшую здесь почти все поле. Кое-где прыгали испуганные, полузаснувшие от холода лягушки. По воде разбегалась кругами рябь, вызванная шлепаньем гусениц комбайна.
Иванов на миг представил себя на месте Кутрова. Как тяжело будет ему, если с машиной случится что-нибудь скверное! Комбайн, может быть, его последнее детище… Сегодня вечером он вернется домой, разбитый, усталый. И, как всегда, на пороге улыбнется жене, словно ничего не произошло, и какой-нибудь шуткой ответит на беспокойный вопрос об испытании комбайна, в гибели которого будет виноват он, Иванов.
