Тяжкое золото - Александр Михайлович Минченков
Деревенские бабы как-то у торговой лавки высказали в глаза Агафье:
– Что ж ты сироту, словно за вола держишь? Надорвётся ведь парень!
– А вы советы мне не больно давайте, в мой огород лезть не надо! Он что, не обут, не одет? Обут и одет. А задарма кто ж ныне кого кормит-то? Не найти дураков таких? Можа, из вас кто накормит? Что, и сказать неча? – отвечала Агафья.
Когда стал взрослее Матвей, в нём и мужик зрелый стал просыпаться – нет-нет да на девчат заглядывал, примечал, какая больше по нраву. Хотелось жениться, своим домом обзавестись, детишек иметь, учёбу дать и к труду приучить их.
И приметил дивчину.
Шибко приглянулась ему Нюра – дочка Петра Ильича Ряхова. Семья Ряховых с твёрдым устоем, хозяйство заметное, в общем, не из бедных. Но и не чета Илье Гавриловичу Перевалову – первому на деревне зажиточному кулаку, что позволяло которому и троих батраков держать. Зазря хлеб у Переваловых батраки не ели – трудились натужней, чем Матвей у Шагаевых.
Нюра, как про таких девушек говорят, видная, кровь с молоком. Коса русая, щёки румяные, а как молвить начинает, так, словно с напевом слова выговаривает.
Как соберётся молодёжь вечером на посиделки, так Матвей только на неё и поглядывает. Минуты улавливал удобные, чтоб шепнуть что-либо. Взаимностью отвечала Нюра Матвею, не отказывала полюбезничать с ним, видать, парень ей нравился. Знала, из какой семьи он, что сирота, серьёзный и работящий, на лицо видный, чтоб курил или выпивши ходил – ни разу не примечала. Такой ей был к душе, но открыто на словах ему даже и не намекала. «Не к лицу девушке в этом первой признаваться», – рассуждала Нюра.
Как-то в поле меж минутами отдыха Иван с Матвеем завёл беседу:
– Ты, Матвей, уже силу взял, видал, какой вымахал, а посему на свои б ноги надобно тебе становиться – угол строить, обживаться. Не дело всё спину гнуть на дворе нашем. Нет, не гоню тебя. Я б рад и далее чтоб ты с нами проживал – всё ж родственник и мне помощь большая. Просто сам видишь, как живёшь. Думал уж об этом аль нет?
– Думал, дядя Иван, думал… – Матвей бросил взгляд вдаль, смотрел с грустью, но какие сейчас мысли его одолевали, не признался.
– Девица-то есть на примете? – осведомился Иван, взял соломину в зубы, перекусил её и выплюнул.
– Есть.
– Знать можно мне?
– Отчего не можно, можно. Нюра – дочка Ряховых.
– Хороша дивчина. Однако вряд ли что меж вами получится.
– Это ещё почему? – насторожился Матвей.
– Отец уж больно у неё с гонором. Зная, что у тебя, окромя рук, ничего не имеется, так и разговаривать не станет. С достатком жениха своей дочке искать будет.
– Так я ж не на её отце жениться собираюсь! А мы любим друг дружку.
– Для Ряхова ваша любовь – не аргумент, – вздохнул Иван. – Ему с достатком зять нужен. Поверь, я-то знаю его лучше тебя.
Душа Матвея в грусть впала, но виду не подал. Работать продолжал молча, всё размышлял о Нюре, её отце, о себе. Иван это видел и парня не отвлекал разговорами. «Пусть переваривает, может, впрок пойдёт», – думал Иван.
Вечером за ужином Агафья уронила нож и проворчала:
– Да что ж такое? В третий раз за день нож из рук выскальзывает. Не к добру это, не иначе что-то приключится.
И приключилось. Но только не с Агафьей, а с племянником.
Через три дня беда и произошла.
Матвей шёл мимо усадьбы Ряховых. Он вообще иной раз специально старался проходить этой улицей – хотелось видеть Нюру. В этот раз он и увидел её. Она его сразу приметила и засмущалась, взор прячет, но хочет, чтоб Матвей увидел её и подошёл. И Матвей подошёл.
– Здравствуй, Нюра. Вечером-то придёшь на посиделки? Или, может, погуляем вдвоём за околицей, пообщаться бы надо.
– И о чём же говорить будешь? – улыбнулась девушка, догадываясь о причине погулять наедине.
– А вот придёшь – и шепну, – Матвей ещё хотел что-то сказать, да тут верхом на коне лихо подъехал Кузьма Перевалов – сын того самого кулака Перевалова.
Словно не замечая Матвея, он, не поздоровавшись, громко и весело воскликнул:
– Нюрка, завтра жди сватов! Пирогов напеки, чтоб с чаем угощаться, а может, и ещё с чем покрепче!
Не знал Матвей, что Кузьма на девушку глаз положил, а посему такое заявление было для него, как внезапный и крупный град на голову.
Как же так, с Нюрой друг дружке тропу протаптывали, уж и понимали, о чём сказать хотели друг другу, а тут – на тебе! Досада и оторопь его одолели, смятение в душе возникло неимоверное. Да такое неимоверное, будто в животе что оборвалось.
– Кого сватать-то собрался? – опешила Нюра.
– До себя сватов жди!
У Нюры голос пропал – горло сдавило, а как отпустило, так она, стараясь бодриться, промолвила:
– А ты спросил меня, хотела б за тебя замуж?
– Ты мне нравишься, и родители меж собой уж всё решили. Не трусись, всё будет ладно, по-людски!
– Да нет, не по-людски так, и опоздал ты. У меня есть уже жених, – стыдно было говорить такое, но в эту минуту девушка поняла – уходит её счастье, уходит супротив её воли, родители сами решили её судьбу, даже не спросив, не обмолвившись с ней об этом. А Матвей услышит, так корить не станет – тут ведь какое выворачивается.
Матвей не выдержал наглого предложения Кузьмы и бросил:
– Нюра не вещь, чтоб ею распоряжаться против её воли! – душа негодовала, кипела, готов был наброситься с кулаками на Перевалова, еле сдерживался.
– О, никак это и есть жених? – скривился в язвительной улыбке Кузьма.
Перевалов знал про отношения меж Матвеем и Нюрой, но значения не придавал и относился к Матвею не как к сопернику – не того полёта птица – сирота и без дома. К тому опирался на родительскую хватку – в любом деле они могли всё решить, как желали, а тут невесту определить – это ж плёвое дело, если сыну дивчина по нраву и Ряхов пожелал сродниться.
– Могу обрадовать: да я! – еле сдерживая себя, кинул Матвей.
– Ну, уморил ты меня, Матвей. Голытьба ты драная, шалаша даже своего не имеешь, денег-то ни гроша за душой нет. Ковыляй отсюда, пока конём не потоптал.
Матвей не выдержал. Ухватив Кузьму за рукав, рывком стянул с коня и свалил наземь. Ударил раз несколько, ударил до крови. Кузьма орал:
– Ты чего, с ума сошёл?!
