Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий - Даниил Юрьевич Давыдов
Теперь что у нас в сухом остатке? Скуратов родился в провинции, в небогатой семье, примерно в 1537 году. В возрасте пятнадцати лет был отдан на государеву воинскую службу, о чём есть запись. А в 1567 году, во время Ливонской войны, занимал должность воинского головы, что также подтверждено документально. Так сколько тогда было Малюте? Тридцать лет! То есть из тридцати лет своей жизни пятнадцать он отдал своему Отечеству. Примерно два года спустя Скуратов уже возглавлял сыскное ведомство. Он верно служил своей стране, своему государю, искореняя крамолу и измену, ведь время-то было военное, между прочим, война с Ливонией. Он решал геополитические вопросы, являясь представителем царя, он находился в постоянных разъездах. Когда Грозный распустил опричное войско, Скуратов – воевода в военном походе. А на будущий год Григорий Лукьянович пал смертью храбрых при штурме крепости Вейсенштейн. То есть ему не то чтобы было некогда заниматься строительством подземных ходов, он и в Москве-то практически не появлялся. А если и появлялся, то редкими наездами. И вот когда мы рассматриваем его личность именно с такой стороны, то он уже представляется нам не кровавым душегубом, а верным своему Отечеству и царю воином, сложившим голову в бою, в возрасте тридцати шести лет. А вот ход если и был построен, то попозже, при Годунове. Там, где теперь храм Христа Спасителя, проходила с конца XVI века крепостная стена Белого города, значит, можно предполагать назначение хода как оборонное. На углу стены существовала массивная Алексеевская, или Семиверхая, башня, безусловно имевшая подземные боевые помещения, но это лишь в некотором смысле может объяснять предание о подземном ходе. Опять же, мы не имеем археологических подтверждений существования ходов под реками. Ладно, пошли на свет божий, – сказал профессор, делая шаг в сторону выхода.
Замечание учёного о том, что подземный ход здесь маловероятен, звучало в ушах школьным звонком, резким и противным. Хотелось верить в то, что, конечно, ход здесь был, и непременно грозненский, а может, и не один. Глаза выискивали в полумраке палат какие-то угловатые предметы, похожие не то на дыбы, не то на тиски, в которые зажимали голову несчастного. Я сделал шаг в сторону и присмотрелся – нет, обыкновенный старый шкаф с отломленной дверцей, рядом вешалка на ножке. Ничего загадочного.
– Мы когда с Мишей Коршуновым тут лазали, конечно, всё по-другому было! Мусором всё каким-то завалено, некоторые помещения – под потолок! А Миша тут жил в детстве в Доме на набережной, и вот они мальчишками здесь подвалы исследовали, подземный ход искали. Не нашли, естественно, – говорил Задикян, пока профессор запирал дверь.
Орест Николаевич кивнул:
– Да, надо Мише позвонить, как он, не знаешь?
– На даче сидит, в Москву не ездит почти. А на даче у него вроде и телефона нет. Я Вику видел недавно, жену, книжку они новую к изданию готовят.
– Миша даже рассказ написал про эти подземелья. Расскажешь, Орест?
Мы уселись в тени тополя, возле церкви, глядя на темно-кирпичную стену палат.
– Этот было в самом конце тридцатых, – начал профессор. – Мальчишки – жильцы Дома на набережной и бараков вокруг – решили проверить легенду об этом подземном ходе. Вроде как Миша сам её услышал случайно, когда ходил в багетную мастерскую, вот сюда, в трапезную церкви. Хотя не знаю, действительно так было или уж он это для сюжета потом выдумал. Ну, в общем, взяли свечи, верёвку и залезли ночью в церковный подвал. Ход они, конечно, никакой не нашли, но рассказ написан крайне занимательно. Всё-таки Миша гениальный детский писатель. И вот эта романтика, страхи подземелья очень хорошо переданы у него. По застенку они там шли, под ногами у них мышиные скелеты хрустели… Белоусова тоже писала. Она недавно книжку издала. Там про жительницу, которая в детстве якобы по этому ходу ходила.
– Не то Панова, не то Попова, – поморщил лоб Задикян.
– Павлова. Ну, не суть, так эта Павлова чуть ли не четыре раза туда спускалась. Ход, по её рассказам, был широкий и выходил в какое-то подземелье возле взорванного храма Христа Спасителя. Храм взорвали, а подземелье там какое-то открылось.
– Так, значит, ход всё-таки есть?! – воскликнул я. – До сих пор?
– Стоп, стоп, стоп, молодой человек, – строго посмотрел Орест Николаевич. – В науке эмоций быть не должно. Зарубите себе это на носу. Во-первых, свидетельство существования подземного хода, пускай и устное, относится к началу тридцатых годов. Барышню эту, свидетельницу, в глаза никто не видел, где её Белоусова нашла – бог знает. И хоть Таисию Михайловну мы с Артёмом хорошо знаем, никакой уверенности в достоверности описанной истории у нас нет. Во-вторых, я с трудом представляю себе подземный ход, да ещё под рекой, по которому можно было бы свободно передвигаться спустя несколько столетий после его постройки. А в-третьих, в тридцать первом году храм Христа Спасителя был разрушен взрывами и на его месте вот-вот должна была начаться стройка века – Дворец Советов. Циклопическая высотка со статуей Ленина наверху. Логично предположить, что к такому масштабному строительству необходимо было провести новые инженерные коммуникации, которые смогли бы обеспечивать бесперебойную подачу электроэнергии. В связи с Генеральным планом реконструкции Москвы перестроили электростанцию, вон её трубы торчат, – указал профессор на похожее на завод здание в глубине других построек. – Электростанция подавала горячую воду и электричество в Дом на набережной, а также обеспечивала стройплощадку Дворца Советов. Электрические кабели протянуть было просто – по дну реки. А вот если туда провели ещё и теплосеть, то вполне могли сделать дюкер – подводный переход для коммуникаций. Вот его-то и могли принять за подземный ход.
– Не знаю, как они дюкер-то могли построить в то время? – засомневался Задикян. – Орест, ну, сам посуди: проходческие щиты применялись только в Метрострое. Да и то он один был, в тридцать третьем году в Англии куплен. А щитов малого диаметра и вовсе у нас не существовало.
– Могли! – невозмутимо отвечал профессор. – Земснарядом
